Единственной ошибкой, как он позже понял, было лишь то, что он не стал обращаться к монахам за новым шунгитовым мечом, эффективным против разной темной нечисти. Он полагал, что в центре столицы, да еще и на официальном имперском турнире, такое оружие ему не понадобится.
Дождавшись положенного часа, когда двери, ведущие во двор арены, широко распахнулись, Танаев вошел внутрь.
Первое помещение, в которое он попал, было отделено от арены дощатой перегородкой и сильно напоминало конюшню запахом и звуками лошадиного ржания.
Это показалось ему странным, потому что нигде справочной информации по императорскому турниру, которой снабдил его распорядитель, не упоминалось о том, что поединки ведутся на лошадях. Не хватало только, чтобы ему, пешему и фактически безоружному, пришлось драться с конными противниками.
Не успев толком разобраться в назначении конюшни, он увидел высокого человека в расшитом золотом мундире, на обоих рукавах которого красовались серебряные лошадиные черепа. Заметив Танаева. человек направился к нему.
— Господин Гренаров?
Танаев едва не ответил отрицательно, но вовремя вспомнил, что в его официальных документах значится именно эта фамилия. Он утвердительно кивнул, и субъект в мундире, оказавшийся главным распорядителем, коротко бросил:
— Следуйте за мной.
Вскоре они оказались в подсобном помещении, где участников турнира готовили к предстоящему поединку. Впрочем, об этом Танаев мог только догадываться, поскольку комнаты участников были тщательно изолированы как одна от другой, так и от внешнего мира.
Они прошли в просторную комнату, где стояли козлы с различным оружием, несколько закрытых шкафов и массажный стол. Два человека в белых халатах, очевидно, медики, стояли возле стеллажа с каким-то медицинским оборудованием и склянками с лекарствами.
— Собираетесь лечить вывихи? — иронически поинтересовался Танаев.
— Отнюдь нет, господин Гренаров, — ответил за молчаливых медиков главный распорядитель. — Вывихов и легких ранений у нас практически не бывает. Задача этих людей — бальзамировать трупы погибших на турнире претендентов. Затем их, по распоряжению императора, выставляют в подземном зале, там у нас нечто вроде кунсткамеры, император любит ее посещать.
— Почему эти люди находятся именно в моей комнате? Вы заранее решили, что они мне понадобятся?
— Ничего подобного! Что вы! У нас совершенно демократические правила для всех участников! Баль-заматоры находятся в помещении каждого участника, на всякий случай, знаете ли… Неприлично было бы во время турнира переводить их с места на место. Кроме того, кровь из тела полагается откачивать, пока она не свернулась, здесь важна быстрота, а схватки бывают весьма скоротечными.
— Понятно… — протянул Танаев. От этих слов кровь у него буквально стыла в жилах, словно уже готовясь к предстоящей операции откачивания. Его чувство опасности все громче било тревогу.
Наружные двери, через которые они вошли, теперь захлопнулись, и по бокам встали двое стражников с обнаженными мечами. Они держали их перед собой, с направленными вверх остриями, словно каждую минуту готовились ринуться в атаку. Ритуальный караул или нечто большее?
Подчиняясь вежливому, но настойчивому приглашению распорядителя, Танаев двинулся к массажному столу, с опаской поглядывая на двух обнаженных по пояс массажистов, обросших горой мускулов. Ему все меньше нравилась обстановка этого здания. Ощущение опасности усиливалось с каждой минутой. От дурных предчувствий не помог избавиться даже массаж, он лишь обострил непривычное для Танаева осознание собственного бессилия. Он чувствовал себя так, словно попал в мощный поток, несущий его к неизвестной опасности, и уже нельзя было ни повернуть вспять, ни выбраться из этого потока на берег, оставалось только ждать. Нечто похожее уже было с ним, когда он попал в огненную реку, ведущую к порталу нижнего мира. Не туда ли ведет и эта дорога?..
После того как массажисты закончили работу, им занялся врач.
Танаев сидел на массажном столе в халате, накинутом на плечи, и испытывал все то же возрастающее чувство беспомощности, наблюдал за тем, как врач присоединяет датчики медицинского анализатора к его рукам. Вот только это оказались не датчики… Вернее, не только датчики — неожиданно Танаев почувствовал легкий укол в правое предплечье. Собственно, даже не укол, а легкое жжение, какое бывает, когда используется безыгольный пневматический шприц. Он попытался возмутиться, возразить, встать со стола — никто не имел права без его согласия вводить ему какие бы то ни было препараты, — но было уже поздно.
Мир качнулся и поплыл перед глазами. Те, кто рассчитывал необходимую дозу препарата, были хорошо знакомы с необычными особенностями его организма, и доза, способная свалить с ног слона, заставила Танаева безвольно опуститься на массажный стол.
Когда предметы в поле его зрения постепенно, словно изображение на проявляемой фотографии, вновь обрели четкость, он обнаружил себя стоящим посреди огромной, усыпанной песком пустой арены.
Сектор обзора почему-то уменьшился, и, с трудом приподняв руку, Глеб убедился, что на его голову надет металлический шлем.
Да и сама рука оказалась закованной в боевую металлическую перчатку непривычного золотистого цвета.
Как ни странно, чувствовал он себя довольно сносно. Его могучий организм уже заканчивал переработку введенного в него наркотика на безобидные составляющие. Только сильно хотелось пить, как всегда бывало, когда ему приходилось бороться с попавшими в организм ядами.
Глеб попытался сделать шаг и убедился, что может произвести это простое действие, только напрягая все силы своих ножных мышц. Страшная тяжесть давила на плечи. Вначале он даже подумал, что его поместили в тренировочную центрифугу, и лишь через мгновение понял, что все его тело заковано в золотой металлический панцирь. Если судить по весу этого панциря, то он и в самом деле был отлит из настоящего золота.
Возле его правой руки болтался короткий меч, прикрепленный цепочкой к металлической перчатке панциря. Его лезвие также отливало золотом. Танаев сжал рукоятку этого меча и ткнул его острием в пол арены. Лезвие легко прогнулось.
Это не сталь. Все его снаряжение было сделано из настоящего золота, чудовищно тяжелого, мягкого металла, совершенно не предназначенного для боя.
Те, кто облачил его в этот панцирь, были неплохими психологами.
И сделали все, чтобы подавить в нем всякую надежду на спасение еще до начала поединка.
С трудом приподняв голову, Танаев осмотрелся. Обычных на всех подобных ристалищах трибун здесь не было. Вернее, они были, но их закрывали непроницаемые снаружи зеркальные стекла, скрывающие от него лица тех, кто будет наблюдать за поединком. «За поединком? — спросил он себя и тут же поправился: — За его избиением».
Глеб попытался отыскать застежку перчатки на правой руке, но металл сковавшего его движения панциря казался совершенно гладким, не было заметно ни единого шва, словно его отлили прямо на тело… Неожиданно глубокий звук колокола поплыл над ареной.
