Ну вот, в склепе Хайраш отлежится, придёт в себя и, очень надеюсь — выберется.
И ещё надеюсь, что наши с ним мысли не расходятся, а наоборот.
Я ещё раз проверила пузырёк, почесала Дрю за ухом и медленно двинулась вдоль стены.
Хоть бы всё получилось.
Как хотелось услышать свист или эту проклятую песню. Но было так тихо — до жути.
В животе кусочком льда засела тревога, сердце каменело от дурного предчувствия, спину холодило чувство, словно кто-то смотрит мне в затылок… а в тёмных проулках засела густая, тягучая и жутко пугающая тьма.
Мне впервые было страшно. Оттого ли, что я была одна, или по другой причине, но страх не давал нормально дышать и двигаться вперёд.
А ещё и рисунки на руках доводили до бешенства и теперь не чесались, а жгли, словно кто их натёр карнейским перцем… И хоть бы что.
Дрю спокойно, почти не шевелясь сидел у меня на ладони и, кажется, в спасении своего хозяина участвовать не собирался.
И когда я уже готова была взвыть и расплакаться — вскочил, натопорщил уши и после секундного замешательства резко взлетел вверх.
И как это было понимать?
Услышал он там что или нет?!
Проклятье! Проклятье…
Я прислонилась к холодной сырости каменной кладки стены и закрыла глаза. Всё будет хорошо. Главное, чтобы Раш не переставал петь. Или свистеть…
А мне следовало бы валить отсюда, пока темно и тихо.
Но едва я развернулась в ту сторону, откуда пришла, как вмиг замерла. Даже крик застрял в горле.
На меня смотрели два горящих красных глаза. И кажется, я слышала тихий глухой рык…
О мать Окаш! Это что за чудище?
Что-то мне подсказывало, что ничего хорошего мне от него ждать не стоит.
Нужно было бежать. Скорее уносить ноги… Но я словно приросла к месту.
Кричать? И горло сжало спазмом так, что всё, на что я была способна — едва различимый хрип.
А угли приближались, надвигались на меня, как и осознание неминуемой смерти…
Демоны! Этого быть не может! Я ещё столько не успела сделать…
Чудище глухо рявкнуло, и огни метнулись ко мне.
Всё, что я смогла — выставить в защитном жесте руки.
И в этот самый миг жжение стало невыносимым.
Некстати или наоборот, но луна выглянула из-за тучи, осветив и отлетевшее на добрых пять шагов чудовище, чем-то похоже на огромного пса. И двух зависших в воздухе крылатых чёрных ящеров с зелёными огнями глаз…
А после мне стало не до них, потому как тело охватила такая слабость, что голова пошла кругом, а ноги отказались держать…
А дальше тьма!
…Молочно-белый туман — холодный и густой, выедающий тепло, силы и, кажется, жизнь. В тумане мне и суждено затеряться навсегда.
Сколько лет я оставил позади? Кто сосчитает, если даже я не могу вспомнить, когда мой росток пробил сырую почву и потянулся к небу? Но зато я знаю, что сегодня мой путь закончится. Я обрету покой.
Обрету ли?! Оставив её одну. Сила предков защитит её от недруга, но кто защитит её от неё самой? Кто объяснит, что хорошо, а что плохо? Где добро, а где зло? С кем сведёт её судьба — со злым человеком или добрым?
Мать Окаш, защити и направь на путь единственной из рода Призрачных Драконов человека, который поможет ей стать сильной, выжить! Сжалься над маленькой девочкой, которая осталась одна в этом мире.
Старческие руки сводит судорога. Какое странное чувство. Словно лишился рук или ног, а всё ещё кажется, что можешь вырезать по дереву или танцевать. Нет больше моих Хранителей. Они по праву перешли к наследнице рода. А я теперь просто старик — немощный и никому не нужный…
И всё же я чувствую, как он дышит мне в затылок. Даже в этом тумане, поглощающем каждый звук, я слышу, как он гонится за мной, чувствую, как приближается. Мне не уйти.
— Эмешер, — шелестит туман его голосом. — Эмешер, тебе не уйти!
Я знаю, что не уйти, но могу отвести его достаточно далеко, чтобы она осталась в безопасности. Хоть до тех пор, пока она не войдёт в силу, пока не сроднятся с ней Хранители настолько, что смогут её защитить. Потому бреду на исходе сил, несмотря на судороги в руках и ногах, вмиг ослабевших после разрыва с Призрачными Драконами.
И пусть шелестит…
— Эмеше-ер… — зовёт он меня голосом погибшей дочери.
Проклятье на его голову и весь будущий род Туманных Псов. Как нож в старческое, изношенное, как старый башмак, сердце. Она осталась в родной земле. Как и все предки. А мне не будет чести почить рядом с женой и сыном. И всё из-за него, прикрывшегося войной и пришедшего в наш дом. Убив Хранителей дочери, взявшейся защитить дом и выигравшей время, чтобы я мог увести Рэйгель подальше и спрятать. Больше её нет. Только голос, который запомнили туманы…
Красные огни в молочной дымке. И тишина. Смерть приходит тихо… Слишком тихо. Может, для того, чтобы мы не смогли от неё сбежать? А может, чтобы не успели испугаться. Она всегда догонит.
Назад
1234
Вперед
И всё же он злится. Понимает, что выиграл этот бой, но злится. Чувствует? Знает?
Рык. Глухой рык Туманного Пса, перед которым расступается молочно- белая завеса.
Он вырос с последней нашей встречи, заматерел. Стал сильным настолько, что может разгуливать без хозяина. Оно и не странно, если помнить, сколько силы он вобрал, убив других Хранителей.
— Здравствуй! — мой голос хриплый, трескучий, но не трусливо дрожащий.
Впрочем, я не боюсь его. Страх неведом тому, кто знает и принимает своё будущее.
Туман расступился перед ним, растёкся, выпустив в узкую, грязную и вонючую улочку высокого худощавого мужчину в одежде по столичной моде и высокой шляпе. Ничего не осталось от того воина, что некогда обучался у меня, обретя своего Хранителя в пещере богов у ксарейских монахов-отшельников. Только они знали, как призвать духов, как связать их с человеческим телом. И эти знания умерли вместе с ними в тот день, когда люди проведали, что в пещерах есть драгоценный сиррий — один из важнейших ингредиентов магического порошка, залечивающего самые ужасные и даже смертельные раны. И вовсе не удивительно, что, дабы спасти нескольких богатых вельмож из столицы, пришлось вырезать целый народ и уничтожить древнейшие знания…
— Хотел бы пожелать тебе того же, но это прозвучит скорее как насмешка, — его голос не изменился с последней нашей встречи. — Тебе не кажется?!
Мне не кажется, я знаю, что он и без того будет насмехаться. Увы, это тронуло бы меня, если бы ему было что праздновать, отчего триумфовать. А так… кажется, мне совершенно безразлично то, что он говорит сейчас и что скажет после.
