По страшно «счастливому и довольному» тем, что нас прервали, выражению лица мистера старшего следователя можно было догадаться, что он о Максе Стоуне точно такого же мнения, как и я. Но выражать неуважение Коллинс не решился, просто сквозь зубы, почти спокойно, полюбопытствовал:
— Что такого произошло, что ты врываешься в мой кабинет с самого утра?!
И сказано это было таким тоном, что я едва сдержалась, дабы не передёрнуть плечами.
— Ничего особенного. У меня ночью скончался очень важный свидетель по делу Серебряной Розы. И, боюсь, допросить его можешь теперь только ты.
И лишь после этого мистер Стоун наградил меня таким взглядом, словно именно по моей вине у него рассыпалось полностью всё дело. И пусть он был совершенно прав… но это вообще-то ещё доказать надо, а не испепелять взглядом ни в чём не повинных юных мисс, добросовестно исполняющих свои служебные обязанности.
— Доброе утро! — невинно хлопнув ресницами и состроив скорбную физиономию, обронила я.
— И вам, мисс Оушен! Вы не рано ли приходите на работу? Или у меня встали часы и сейчас не полвосьмого утра?
— О! Практика слишком коротка, чтобы всё успеть… Потому лучше на час раньше встать, чем пропустить что-нибудь крайне важное…
На это Макс скупо улыбнулся, но не нашёлся, что сказать. А я едва не зажмурилась, молясь о том, чтобы не решил вставить своё слово Роберт. Но тот лишь насмешливо хмыкнул. Что могло быть расценено как угодно.
— Ладно! Мы с вам отложим наш разговор на некоторое время, мисс Оушен, — снова вспомнил Коллинс о формальностях и приличиях. И уже Максу сказал: — Пойдём допросим твой труп.
— Пока, слава матери Окаш, не мой, а преступника. Но лучше и правда не тянуть. Чем дольше он там лежит, тем меньше нам удастся из него вытрясти.
О боги! Только не это! Он же вообще пока не умер…
— Ой, а можно и мне?! Понаблюдать! — вскочила я с дивана. — Я честное слово не буду вам мешать.
Роберт изобразил неопределённый знак рукой, видимо, предполагающий, что я могу делать что моей душе угодно. И я, не теряя ни мгновенья, чуть не бегом засеменила за мужчинами.
Проклятье! Даже если ничего не смогу сделать, то хоть сознания лишусь для отвода глаз.
ГЛАВА 15
Бездна! Если когда-нибудь у меня спросят: какое воспоминание в моей жизни самое жуткое, то я с уверенностью могу ответить — белый, как мел, Хайраш с синими губами и чёрными кругами вокруг глаз. Без малейшего видимого глазу дыхания, без хоть каких-нибудь признаков жизни… В общем, только чёткое понимание, что так и должно быть и всё это пройдёт, удержало меня от того, чтобы впасть в истерику и натурально лишиться чувств прямо у входа в камеру, где содержали Раша. И всё равно смотреть на него нормально не могла.
Стоило бросить взгляд на труп, распластанный в непонятной позе на грязном полу холодной камеры, как у меня внутри что-то обрывалось, я начинала задыхаться от страха, что всё это действительно может случиться на самом деле.
И как-то совершенно иначе смотришь на свою жизнь, чем до того, как вошла в этот каменный мешок, провонявшийся плесенью, прелой соломой и трупами. И пусть роль воняющего трупа скорее всего исполняла неудачливая крыска, всё же именно этот запах вызывал тошноту и развивал во мне чувство безысходности.
У «трупа» Раша уже топтался Безумный Хэнк и молодой парень в полинявшей до неузнаваемости форме, похоже, сосланный сторожить казематы за какую-то провинность. Ибо вид у него был, право слово, как у каторжника на рудниках. И несмотря на то, что с виду ему было около двадцати, взгляд у него был, как у старой собаки — понимающий, но слишком усталый, чтобы исполнять приказ незамедлительно.
— Мистер Адамс, какого тёмного вы здесь делаете?! — процедил сквозь зубы Макс, скрестив руки на груди и вопросительно вскинув бровь. — Вы бы могли и в морге подождать…
— Мест нынче не так много. У меня просто-таки аншлаг, — без пояснений невозмутимо пожал плечами абсолютно непробиваемый для ярости начальства мистер Адамс. — Я быстренько дам заключение и вывезем… с глаз долой.
— Полагаешь, вскрытие не понадобится? — решил уточнить мистер Коллинс, а у меня пол качнулся под ногами.
Проклятье! Какое вскрытие?! Вся столица знает, что на преступников никто не тратит ни времени, ни реактивов, ни зелий! Труп бродяги или бедняка не расследуют…
Ох! Я невольно бросила быстрый взгляд на Роберта. Можно только представить, чего ему стоило официально начать расследование по делу моего деда. Ведь, скорее всего, разрешение ему никто давать не спешил.
Такое рвение вызывает восхищение. И пусть истинная причина — расследование убийства его матери, всё равно нужно иметь стальной характер, чтобы отвоевать право заниматься тем, что общество считает напрасной тратой времени.
— Уверен! — и я снова затаила дыхание. Только бы Хэнк был не настолько гениальным патологоанатом. Только бы… — Я отдам на растерзание своего любимого бегового таракана, если причина смерти не выжимка савлии.
И я даже кулаки разжала. Слава матери Окаш!
На деле зелье, которое я передала Рашу с нетопырем, вызывало отравление точно такое же, как упомянутая Адамсом островная трава.
На островах листья савлии жевали все, от едва научившихся бегать малышей до едва переставляющих ноги стариков. И ни на кого из них она не действовала так, как на жителей материка. Но и отравлений листьями не случалось.
А вот в нашей прекрасной столице… чуть не по семь раз на дню.
К слову, сама трава пользовалась спросом в определённых кругах людей, уставших от будней или потерявших вдохновение. И нередко, если вдруг кому-то чересчур сильно хотелось покататься на радуге — туда она его и отправляла. То есть — на тот свет, под покров матери Окаш. Или куда-то в менее приятное место, которым пугают церковники.
И тем не менее савлия была чуть не самым популярным веселящим средством королевства, набивала деньгами карманы ушлых продавцов и добавляла головной боли правозащитникам. Ибо денег на зелье могли наскрести исключительно отпрыски благородных семейств, и, естественно, на сполох били далеко не последние люди государства. От таких не отмахнёшься объяснительной, как отмахнулся от обворованной институтки мистер Хобс.
А потому вполне естественна была реакция и мистера Стоуна, и мистера Коллинса, синхронно изобразивших оскомину.
— Как она сюда попала?! — прошипело начальство.
И без того не очень удачливый стражник слегка побледнел, осознав, что за такой недосмотр простым штрафом можно и не отделаться, затрясся и покрылся испариной, прежде чем заикаясь заверить:
— По-по-понятия не имею! Я-я че-честное слово его обыскал и ничего у не-него при себе не было! Клянусь! — выпучив глаза и едва сдерживаясь, чтобы не осенить себя защитным знаком матери Окаш, бормотал молодой человек.
