— И вы решили действовать на опережение?
— Именно! И вы просто невероятны! Одно удовольствие за вами наблюдать.
— Ты уже тогда понял, что я… — я неожиданно для себя перешла на “ты”. Чем, как оказалось, только обрадовала Малка. Благодарно кивнув, он ответил:
— Сомневался, конечно! Но да. Ты очень похожа на свою мать. Просто… невероятное сходство. И сразу должен попросить у тебя прощения. Узнав, что Кровель охотится за воровкой манускрипта, я решил дать тебе ещё один заказ.
— Заказ на брак с Максом Стоуном, — хмыкнула я.
— Да. Полагал, что если ты будешь занята соблазнением начальника следственного комитета, то не вляпаешься в Тьма знает что… Но ошибся. Ты вляпалась. Притом так, что я не представлял, как тобой можно управлять. Благо в участке у меня ещё были верные уши мистера Адамса, который направлял и наставлял тебя. Твой дар, опять же. Даже не представлял, что у монахов был дар от мира мёртвых… Но неважно. Ты взялась за расследование с таким энтузиазмом, что я уже помечтал заполучить тебя в свои подчинённые. Шаг за шагом. Постепенно. И я не удержался. Захотел с тобой познакомиться лично. Но ты повела себя… странно.
— Это Драконы, — покраснев, призналась я. — Они зудят, когда вы рядом. Даже сейчас… — и погрустнела: — Точнее, теперь только один…
Я задрала рукава и продемонстрировала одного Дракона на левой руке. Второй погиб, и у меня снова сжало спазмом горло.
— Мне жаль, Рейгаль. Искренне жаль его. Хранители это суть твоего народа. Береги то, что осталось. И… — Малк подошёл к шкафу, провёл по полочке рукой, и она, засияв голубоватым светом, исчезла. Он вынул два тубуса: один — с тем самым манускриптом, второй содержал Бездна знает что, но полагаю, оно тоже принадлежало моему народу. — Это тоже должно быть твоим. Но для начала поправься. Когда силы вернутся в твоё тело, ты получишь знания своего народа. Тайные знания. И ещё… — Малк положил тубусы обратно и вернулся к столу. Извлёк из ящика бумагу и протянул мне. — Это подтверждение твоего происхождения. Правящая семья ксарейских монахов должна иметь законного наследника.
Я протянула руку и тут же сжала пальцы, заметив, как они дрожат.
— Спасибо! — выдохнула я. — Вот только… Зачем это тебе?
Малк тяжело опустился в кресло, бросил на стол бумажку и растёр пальцами переносицу.
Сейчас я видела не страшного и ужасного главу тайной канцелярии, а уставшего мужчину средних лет. Немного несчастного и даже отчасти сломленного тяжестью ответственности, которую приходится тащить на своих плечах.
— Нет ничего проще, чем полюбить, Рейгаль. Это чувство окрыляет. Ты забываешь, что кроме тебя и человека, забравшего твоё сердце, мысли, свободу, существует мир. Твои решения всегда отталкиваются от того, что лучше для него или неё. И всё же любить просто. Просто отдаться этому чувству. Сложно удержать её, добиться взаимности, защитить… Я не смог. Как бы ни старался, как бы ни хотел, всё, что у меня получилось — сохранить память о ней. От неё пахло солнцем, снегом и хвоей, Рейгаль. У неё были такие же глаза, как у тебя… — я встретилась взглядом с Малком и задохнулась от той боли, тоски и одиночества, что прочитала в них. — Я отдал бы свою жизнь, лишь бы вернуть её. Но, боюсь, она всё равно не выбрала бы иного пути.
Он замолчал. Наверное, нужно было что-то сказать, как-то пожалеть этого человека. Но ничего разумного на ум не шло, потому я попросту промолчала.
— В любом случае, мне хотелось бы верить, что ты не чужой мне человек, — усмехнулся Малк, но за этой улыбкой чувствовалась грусть и одиночество. — Всё же горько понимать, что ты одинок в этом мире.
Здесь я его как раз понимала. Но принять вот так чужого человека…
— Мне… я подумаю над тем, что услышала, — пробормотала я, опустив взгляд.
Малк кивнул, словно и не ожидал от меня услышать что-либо иное.
— Я приму любое твоё решение. Только — оставь себе медальон. Мне так будет спокойней.
Это я могла обещать. Не больше. Тяжело, как древняя старуха, я поднялась с кресла и уже направилась к выходу, как он остановил меня:
— Рейгаль. И ещё один ненужный совет: не ломай свою жизнь необдуманными решениями. Береги дары богов. Они слишком скупы, чтобы пренебрегать тем хорошим, что даровано небом. И… борись за свою любовь. Она стоит этого. Единственное в мире чувство, которое действительно стоит того, чтобы за него боролись.
Я рассеянно кивнула и поковыляла к двери.
Стоит-то, может, и стоит. Но…
Сколько же всяких «но»…
ЭПИЛОГ
— Я всё сделала правильно! Точно! Всё сделала… Ох-х! — вздохнула я, почёсывая за ухом довольного «до нельзя» Дрю.
Он моего нервического настроения не разделял и откровенно не понимал, жмурясь от удовольствия и подставляя то загривок, то шейку.
— Всё ты сделала правильно! — решил поддержать меня Раш, вытащив единственную папиросу из портсигара, но тут же вспомнил, что уже полгода бросает курить, и сунул её обратно. И так уже более, чем полгода. — И вообще, ты у меня самая талантливая и везучая. Прекрати себя накручивать и идём посмотрим, что там получилось.
Вот легко ему говорить. А у меня дрожали руки, подкашивались ноги и, кажется, я уже начала путать слова молитв из-за того, что так часто их повторяла. Но куда деваться?
Я толкнула тяжёлую дубовую дверь и, переведя дыхание, решительно начала спускаться вниз по ступеням.
Спуск был довольно крутой, а лаз — узкий. Но ни сырости, ни запаха плесени не чувствовалось. Наоборот, пахло нагретым на солнце камнем и лавандой. Странное сочетание.
Дрю недовольно пискнул и, извернувшись, выскользнул из моих рук. Хорошо, хоть не укусил, а то я так его стиснула, что могла бы и задушить.
Проклятье, Лив, прекрати так нервничать. Ты сделала все так, как написано в манускрипте. А значит, всё должно быть хорошо. Точно хорошо… И вообще… Ох… зачем я согласилась?
Но сетовать на свою нездоровую голову надо было раньше.
Ещё пара ступеней и мы вошли в небольшую, куполообразную пещеру с круглым, отполированным до блеска камнем в центре. С потолка падал луч света просто на камень и освещал мужчину. Спящего. Или мёртвого?
О, великая Мать Окаш! Какая же я все-таки…
Наверное, эти мгновения, отмерявшие путь от входа к камню были самыми долгими в моей жизни. Я не уверена, что дышала, да что там — даже, что сердце моё билось, когда приблизилась к нему. Бледный, измученный, но, кажется, дышит. Обнажённая грудь поднималась хоть и слабо, но равномерно. Но рисунка не было. А значит, он может не очнуться. О боги!!! А может и очнуться!
Больше никогда не пойду у него на поводу. Никогда в своей жизни…
Ладно, Лив. Очнётся — выскажешь ему всё, что ты о нём думаешь.
А пока…
