Женька Еникеев был таким чудным и милым. Так и тянуло к нему как магнитом. Казалось, вчера он не переставал целовать меня. По крайней мере, я чувствовала сквозь сон прикосновение к своим губам. Такое тёплое и мягкое, а затем мой слух уловил: «Спи, Ежевика». Да, я была уверена, что мне это не приснилось.
Минут через десять, когда я вернулась, Женя почти завершил свой шедевр — портрет одной загадочной брюнетки.
— Что-то нигде не видно Каримовой а-ля Шустриковой.
— Забыл тебе сказать: они ушли в деревню на помощь Васильевне, в надежде у нее же позавтракать.
— Так-то еды, считай, не осталось, — я заглянула в пакет с провизией, откуда, образно говоря, торчала дуля. — Нам бы тоже к Васильевне или к кому-нибудь из местных сходить.
— Конечно, сейчас закончу с рисунком, и мы обязательно наведаемся к Маргарите Васильевне. Вчера я лично обещал ей помочь с сараем.
— А что с ним? — спросила я и полезла в свою косметичку. Было совсем неудобно использовать маленькое зеркало, чтобы нормально на веках рисовать стрелки, но приходилось в походных условиях выворачиваться. Поход походом, а вот красоту никто не отменял.
— Ее сарай нуждается в небольшом ремонте. Она, конечно же, отнекивалась. Но перекрасить его стоит.
— Так это же по твоей части. Доставай баллончики и распыляй в разные цвета радуги.
Я стёрла ватным диском кривую линию, нарисованную карандашом, и почувствовала какую-то нависшую в воздухе неловкую тишину.
— Ой, прости, я...
— Да все нормально, — отмахнулся Женька, не придавая значения моим словам, и мягко улыбнулся. — Ты права, так и сделаю.
— Что с Николаевым и другими практикантами?
— Жди их сегодня вечером.
— Досадно, без группы было хорошо.
По правде говоря, я имела в виду всего лишь одну особу, а не весь поток практикантов, и Женька, не будь дураком, догадался, кого именно.
— Они придут, по-другому никак, — констатировал он и взглянул на меня. — Что ты делаешь?
— Крашусь, как видишь. Пытаюсь, по крайней мере.
— Дай, я.
Он сел позади меня и ловко выхватил карандаш из рук, я даже не успела выразить протест.
— Ты собираешься и здесь поразить меня, Еникеев? — подстроилась под его теплые, нежные ладони, что обхватили мое лицо.
— Не двигайся, опусти веки и не моргай. Вот так, — чувствовала, как аккуратно провел линию мой персональный мейкапер. И на втором веке тоже. — Вроде бы все. Взгляни.
Я принялась тщательно рассматривать каждое веко в отражении небольшого зеркальца.
Ух, ты! А он и в правду был мастером рисовальных дел.
— Спасибо, еще тушью для ресниц наложить сверху и можно в люди, — мой рот инстинктивно приоткрылся, пока я наносила несколько слоев косметики.
— Не понимаю, зачем краситься, когда природа наделила тебя изумительно совершенными чертами, — высказался парень и развернул лицом к себе.
— Возможно, ты прав, но в данный момент этим глазам, еще не до конца пробудившимся от самого прекрасного сна, требуется помощь в их выразительности, — попробовала ему возразить и тут же получила в ответ еникеевскую ухмылку. А также… поцелуй. Тот самый: вкусный, сладкий, нежный.
— Смотри, кажется, готово, — не хотя оторвалась от него, когда Женя привлек мое внимание к рисунку. — А, нет, не готово.
Еникеев поставил под рисунком дату и свою подпись. Рядышком он написал название жирным печатным шрифтом: «ЕЖеВика».
— Теперь готово.
— Здесь ошибка, — мой палец расположился на его подписи.
— Нет. Все верно.
Я отрицательно замотала головой.
— Еже — это «Ежевская», а Вика — это «Вика». При чем здесь «ЕЖе»?
Женька озадаченно почесал затылок, глядя на название, и ответил совсем не то, что я ожидала услышать:
— Вообще-то, Е — это Еникеевы, Же — Женя и Вика — Вика.
— Постой. Ты хочешь сказать: Еникеевы Женя и Вика? — переспросила я, не веря ни своим глазам, ни своим ушам.
— Да, Ежевика, именно так.
Глава 19. Предложение
— Ты, Женечка, не стесняйся. Бери, кушай все, что видишь.
— Да не волнуйтесь вы так, Маргарита Васильевна. Я не голоден.
— Кто не голоден? — тут уж я вмешалась. — Давай, ешь.
Женька вообще сегодня ничего не ел, пусть бы не придуривался. Пашка все смел и добавки не постеснялся попросить. Не завидовала я Каримовой в этом плане, не прокормить будет парня, но любовь такова: голубки просто порхали, находясь друг с другом. Взаимное чувство распространилось и на нас. Женя всякий раз прикасался ко мне, терся носом и губами о моё оголенное плечо, дарил короткие поцелуи в щеку. А один раз даже умудрился утащить в уголок сарая, чтобы повторить французский танец слияния наших губ. Голова шла кругом да и только.
— Какой яркий у меня сарай, — нахваливала Васильевна Женькину работу.
Ну… Какая краска была в наличии, такой и плесканули с горяча. Я немножко помогла, старалась меньше отвлекать его своим присутствием.
— Да ничего особенного не сделали, всего лишь обновили цвет, — пожал плечами виновник вкусного обеда, активно звеня ложкой по тарелке ароматного борща.
Мы наворачивали обед за обе щеки. Было очень-очень вкусно. После нам оставалось покрасить здание ещё немного, и потом мы были свободными на целый вечер. С Женей. Наедине. Я уже позабыла, для чего мы все тут собрались, в этой небольшой богом забытой деревне. Да и неважно. Важен был только тот, кто находился со мной рядом.
— Вот здесь ещё проведи синей краской, Ежевика, — скомандовал Еникеев, когда продолжили облагораживать сарай.
— Есть, товарищ художник, — доложила я и легонько мазнула кисточкой кончик его носа.
— Ежевика, — позвал через минуту Женя, когда пристально наблюдал за взмахом моей кисти.
— Да?
Приложив ладони к моему лицу, он развернул к себе и прильнул ко рту губами. Долго так. С минуту точно целовались. А затем, я ощутила на коже своих скул что-то липкое и стягивающее.
— Еникеев, ты что...?
Все его пальцы были в краске, цвет которой наносился на сарай.
— Тебе к лицу, — подметил весельчак и напоследок чмокнул в губы.
— Синюшность? Спасибо.
Неужели он думал, что я просто так оставлю этот жест?
— Нет. Это как будто ты вся в творческом процессе. Во всем нужно искать позитив и вдохновение, Ежевика. Неважно, испачканы твои щеки краской или нет. Твой образ постоянно вдохновляет меня.
— Образ измазанной девицы?
