– Тёть Оль, ты чего замерла? Доедай уже. Или давай я доем, пока не остыло. Вкусно – сил нет, вкуснее, чем дома. Батя неплохо готовил и меня учил, но твой суп – это нечто! – И заработал ложкой, получив разрешение.
– У меня тоже отец классный был. – Пока трепался больше Пашка, а тут хозяйка сама заговорила о личном, и гость навострил уши. – Папка мой был мастером на все руки и умный, как дьявол, даром что необразованный. Мы с мужем ему компьютер на шестидесятилетие подарили, так он через три месяца уже винду сам перезаливал. После него только одной «Науки и жизни» почти полтыщщи журналов осталось. А уж всяких там «Сделай сам» и «Техника молодежи» и не считали. – Ольга на секунду отвлеклась полюбоваться Пашкиным аппетитом. – А я была папина дочка. Знаешь, Павлуш, у нас с ним была тайна: папка меня всему-всему научил, что мужику по дому нужно уметь. Говорил, что сила – дело десятое, главное – соображалка и хороший инструмент. Я и люстру могу повесить, и кран-буксу в вентиле поменять, и все такое прочее. Даже унитаз могу установить, если по инструкции. Лопату на черенок насадить могу. Он только об одном просил – ни за что не признаваться. Пока замужем – молчок. Не твоя сфера деятельности – и баста, пусть мужик сам справляется. А навык, он всегда пригодится, хотя бы работу за слесарем проверить, если супружнику некогда по дому пошуршать. А еще они с мамой меня учиться заставили. В девяностых это было ой как непросто, но вытянули мое образование. Пригодилось.
– У тебя муж был хороший?
– Да отличный, Паш. Сама не понимаю, за что мне судьба такое счастье отвалила. Наверное, авансом, раз я сюда попала. – Ольга встряхнула отросшей челкой, отгоняя неприятные мысли, и бодро добавила: – Пошли чай греть, раз кастрюлька освободилась. Только давай на улице чаю попьем.
Глава 3
О братьях наших меньших, или Явление Тырика
Ольга это чаепитие предвкушала еще с утра, и ожидание удовольствия – чай с сахаром в насыпку и с Пашкой вприглядку – оправдало себя сторицей. Тот чаевничал с таким смаком, как будто ему в кружку амброзии плеснули, перепутав с небожителем. Пашка цедил сквозь зубы чаинки, заварника-то нет, и поглядывал умильно – не дадут ли еще кружечку. А если дадут, как ее в себя влить? Дело ведь не только в родном до боли вкусе, главное, что есть с кем разделить удовольствие. Они почти не разговаривали – успеется. Прихлебывали чаек, смотрели на усталые угли и слушали медленные сумерки. Казалось, крепостная стена старалась придержать стекающий с неба вечер, не пропуская тьму и тревожный шепоток ветра.
Оля уже совсем было решилась вставать и заняться-таки обустройством Пашкиного ночлега, заранее настраиваясь на визит в главный корпус, к подавальщице Милене. Была у Ольги надежда разжиться если не тюфяком, то советом, как этот самый тюфяк раздобыть. Ну не может быть такого, чтобы в общаге не было запаса постельных принадлежностей.
По уму нужно было бы идти сразу к кастеляну. Но по тому же уму хотелось отсрочить встречу с начальством хотя бы до утра. Начальство хорошим не бывает, это непреложный факт. Начальство в лучшем случае бывает сносным. Туэ Ламс сносным не был. Оля еще не отошла от последней встречи. Не далее как утром пошла доложить, что собирается покинуть крепость, и получить зарплату. Это был ее второй осмысленный визит в кабинет руководства. Туэ минут десять делал вид, что ему страшно некогда возиться с какой-то там привратницей. Деловито шелестел бумагами, демонстрируя приросшую к лошадиной роже брезгливую мину. Разрешение на прогулку ей милостиво дали, а кроткое напоминание о деньгах начальству весьма не понравилось. Небрежно брошенные поверх бумаг серебрушки были вынуты из кармана. Не из сейфа и не из стола, выглядящего как оборонительное сооружение. Из кармана – как подачку. На закономерный вопрос: «Где расписаться?» – туэ старательно взбесился: как смеет какая-то иномирная инвалидка подозревать его в нечестности?! Да он ее... И привратница предпочла не просто сбежать из кабинета, а побыстрее покинуть крепость, пока не остановили. Та Оля, которая в крепость вернулась, уже бы не сбежала. История Пашки породила массу неприятных вопросов о собственном статусе. Вопросов, которые требовали осмысления. Не сегодня. Сегодня у нее гость.
– Тёть Оль, слышишь? – Пашка даже привстал, прислушиваясь.
Теперь уловила и Ольга: со стороны вивария доносился едва различимый скулеж. Жалобный, пробирающий до ломоты в зубах звук резанул по нервам и затих. Потом повторился с новой силой. Надсадно булькающий плач существа, которому очень больно и страшно. Сумерки не смогли скрыть жалостливой гримасы на Пашкиной физиономии. Ольга на всякий пожарный придержала пацана за рукав, а то рванет спасать, а там охранно-защитная магия. Блямба-пропуск осталась на спецовке, в которой привратница встречала поставки кормов. Увесистая такая металлическая бляха, похожая на жетон носильщика. Оля воспринимала его как электронно-магнитный ключ, тогда магическая составляющая блямбы не тревожила ее материалистические стереотипы.
К этому времени нгурулы обычно накормлены и виварий закрыт. По крайней мере, Оля привыкла считать, что это так. Странно, что такая здоровущая тварюга может так по-щенячьи плакать. А она плачет и плачет. Жалко беднягу, сил нет. Душа рвалась пойти посмотреть, что же там случилось, и позвать на помощь, если кто-то из драгоценных животных пострадал. Не потому, что дорогостоящие, а потому, что жалко. Она и Пашка вглядывались в сумерки. Парень был готов рвануть с низкого старта, а Оля медлила, надеясь увидеть, как в оконцах вивария мелькнет свет, и это будет означать, что кто-то из наездников заботится о питомце. Какая бы ни была там проблема, а Павлу у загонов делать абсолютно нечего, даже если магия его пропустит, что уж совсем маловероятно. И как отреагируют растревоженные звери на появление чужака, совершенно непонятно. Ее, Ольгин, запах нгурулам знаком, но и только. Идти рискованно, но так жалко, так жалко. Решаться на подвиг не пришлось: воздух дрогнул и в пяти шагах от очага материализовалось нечто. Пашка от неожиданности плюхнулся на скамейку, невольно потянув за собой тетушку. Нечто приобрело более внятные контуры: вроде как пес, но здоровенный, как ишак, и шипастый, как психованный дикобраз. Других анатомических подробностей Пашка не рассмотрел, потому что это опять заскулило и двинулось прямиком к ним, припадая на передние лапы и мотая узкой, как у морского конька, головой, увенчанной коротким хоботом. Существо встряхнулось и тоненько пискнуло. Оля охнула в ответ.
– Господи, откуда ты взялся, маленький? Как тебя магия пропустила? – От удивления и сочувствия голос стал сиплым. Малыш нгурул? Прочие обитатели вольеров, которых она видала издалека, не уступали габаритами верблюдам. А маленький в очередной раз мотнул башкой и оскалился. Из его изумительно зубастой пасти капало что-то густое и темное – сумерки не позволяли рассмотреть точнее.
– Больно малышу, да?
– Тр-тр, – булькнуло существо и попыталось ткнуться шипастой мордой Ольге в руки.
– Ч-ч-ч, не балуй, поранишь, – заворковала сердобольная, – пойдем-ка на свет, посмотрим, что у тебя там. – Она осторожно встала и попятилась к двери в комнату. Малыш оказался сообразительным и потопал за Ольгой как привязанный.
