Передо мной сидел человек с серой, обвисшей кожей и глубоко посаженными глазами, уши оттопырились еще больше и делали его похожим на упыря. Впрочем, в этом тощем теле с головой старика чувствовалась злая и молодая сила – как у чешуйчатой гадюки, и это мне понравилось, но…
Мы же с ним одногодки и родились в один день, вспомнил я. Как же так.
И немедленно увидел, как он смотрит на меня, – конечно, после своего трехмесячного путешествия через фронты я выглядел не лучше.
Тут я начал бормотать что-то о грандиозном «полете к Волге» его дивизий этой весной и позориться поспешными уверениями в том, что я отправился в путь еще раньше.
Он меня почти не слушал, и я замолчал.
– Один. Вопрос, – сказал он. – Стрелять в них. А вот теперь – будешь?
– Теперь – буду, – отозвался я, не думая ни секунды. – Если кто-то объяснит устройство винтовки.
Его рот снова изогнулся.
– У этой винтовки. Может не быть. Патронов, – проскрипел он. – Но проблема облегчается. Потому что – тиф. Половина. Армии. Лежит. Патронов поэтому больше. Оставшимся. Ну-ка вот что.
Он посмотрел на меня еще раз – и его глаза в тот момент я помню до сих пор.
– Ты мне. Нужнее. Как дипломат. Отдохнешь. Получишь подъемные. Оденешься.
Тут он мгновенно окинул взглядом мою грязную гимнастерку.
– Поедешь к Семенову. В Читу. Оттуда во Владивосток. К Розанову. Там получишь инструкции. Сейчас – к адъютанту. Спать. Есть. Семь дней.
Он ведь вполне сознательно спас мне тогда жизнь, знаю я сегодня. Дорога во Владивосток, как и побег оттуда среди мятежей и стрельбы, легкими тоже не получились. Но если бы я остался тогда в Омске, меня бы уже наверняка не было. И некому было бы писать эту книгу.
А чтобы книга закончилась, остается рассказать очень немногое.
Другой ад
То, что сегодня называют Цусимским сражением, для нашего крейсера длилось два дня. И в первый день, 14 мая, ничего не происходило очень долго – я помню, как все спокойно позавтракали. Потом мы стояли у борта – да, открыто, что уже к вечеру было бы безумной идеей – с отцом Петром и мичманом Кнюпфером, который изводил священника нудными и бессмысленными разговорами о том, где ближе к Невскому проспекту можно купить хорошие фото дам без всего и даже без трико. Тот, несмотря на свой сан, терпел. А Кнюпфер не мог остановиться.
Помню также мелькнувшую у меня мысль: где Вера? Все эти дни она оставалась на «Донском» и сейчас тоже была здесь. И ведь тут была случайность – то ли такая уж проблема была у нашего прооперированного лейтенанта, что требовался уход, то ли два наших доктора попросили оставить сестру им. А ведь вполне могло быть так – остановки в море случались, катера между кораблями ходили – что она, вместе с мичманом Воропаевым (если бы ему стало хуже) вернулась бы на «Орла», там ей было бы безопаснее… Или мичман бы выздоровел совсем, и Вера опять же вернулась бы к себе…
И тогда моя жизнь – вся моя жизнь – пошла бы как-то по-другому.
Помню также погоду: туман, рваные серые тучи, набегавший мелкий косой дождь. Было не холодно, но неуютно и как-то одиноко – хотя с нашего крейсера, как всегда замыкавшего строй, голову кильватерной колонны в пяти милях впереди не видно никогда, броненосцы во всей их красе являются нам только на стоянках.
Правда, в этот раз «Донской» последним не был. Его прикрывал сзади крейсер «Владимир Мономах», и только три человека, включая меня, знали почему.
За завтраком говорили, что на горизонте показался и сгинул крейсер «Идзуми» – но что же здесь удивительного, если рядом остров Цусима.
И гораздо позже, часов в десять, я их увидел – светло-серые силуэты, совершенно не угрожающие, четыре штуки. Мелькнули на горизонте и исчезли в клочьях тумана.
Задергался колокол – опять боевая тревога, сколько раз я уже слышал ее в эти долгие месяцы плавания.
На опустевшую палубу вышел отец Петр, кропить башни святой водой, крестом благословлять дула орудий. И снова зазвучала боевая тревога.
Может быть, в этот раз дело серьезно, подумал я.
Помню, что дальше довольно долго опять все было как обычно – но я ничего делать не мог, поскольку что-то творилось с офицерами. Они стали другими, казалось, что выше ростом, и говорить с ними было невозможно. Я раздраженно пошел к себе в каюту, чтобы никому не мешать – и тут чуть вздрогнула палуба, раздался грохот. И точно такой же – сзади, с «Мономаха». И еще, и еще.
Кабельтовых в двух от нас из воды, слева, вырос столб черного дыма. «Как демон пустыни, только этот живет в воде», – записал я в блокнот.
Морской бой – не такая и страшная штука, подумалось мне, когда часа где-то в два мы все даже успели наскоро и повахтенно пообедать. Но все чаще из-за горизонта, спереди, где находилась голова нашей колонны, доносился знакомый по артиллерийским учениям звук рвущихся простыней, а потом рваться они начали без перерыва.
Ровный ход крейсера остался в прошлом – мы постоянно поворачивали, даже стопорили машины, грохот наших орудий и тех, что за горизонтом, не прекращался. Но дальше все стало чуть тише, я бросил взгляд в иллюминатор – транспорты были на месте, вот только «Аврора» и «Олег» куда-то делись – и часов около четырех, изнывая от безделья, я вышел в коридор нашей жилой палубы и отправился к Дружинину.
– Дмитрий, – крикнул я ему еще из коридора, – вот вы тут сидите и исполняете свой долг, а потом историки сообщат, что мы участвовали в каком-то заповедном сражении. И как вам…
Желтоватый дым мелькнул в иллюминаторе, кто-то бросил в переборку горсть капель крупного дождя, да даже и града. Сзади, там, где кают-компания, непонятно почему повеяло ветром.
Я сделал шаг в золотое святилище Дружинина.
Этого не может быть, сказал я себе. Убитый – это когда актер откинулся на спинку кресла с красивой дыркой во лбу. Не может быть, что у убитого просто нет головы.
Еще там был тот самый человек, который когда-то стаскивал с меня в гальюне рубашку, он мычал что-то на полу каюты с ее стенами, прошитыми осколками, опираясь на руки. Где был его сменщик, я не знаю.
Откуда-то сверху снова застучал этот странный град и раздались мучительные крики.
Я сел на стол, потому что не держали ноги. Что мне теперь делать – сидеть на месте Дружинина и охранять несуществующее золото? Или закрыться за железной дверью с фальшивыми слитками? Но ведь нужно помочь этому человеку из охранного отделения, который от меня чего-то хочет, у него что-то произошло с ногами, а что надо сделать?
В ушах противно звенело.
В коридоре раздался топот, в двери показалось корейское лицо Ена: арест закончен, автоматически отметил я.
– Вашбродь, что же вы… – задыхаясь, проговорил он, обводя глазами каюту. – По боевой тревоге нам надо обоим на нижнюю палубу, к операционному пункту. Нам там назначено пребывание в бою. Так, здесь не помочь. А вот этого – ну-ка, подсуньте сюда…
