До этого Джервейз смутно негодовал против всех неведомых ему мужчин, которые были в ее жизни, но теперь Джоффри дал ему более конкретный объект для ревности. Мальчик связывал Диану с давним любовником. Должно быть, каждый раз, глядя на сына, она думала о мужчине, который ее когда-то соблазнил. А ведь в те годы она сама была почти ребенком.
Джервейз умел собирать из разрозненных фрагментов информации цельную картину, и теперь – на основе предыдущих наблюдений и того, что он узнал сегодня, – стало ясно: Диана скорее всего выросла в семье преуспевающего коммерсанта или даже провинциального дворянина, а потом случилось так, что влюбилась в какого-то красивого мерзавца с хорошо подвешенным языком. Тот сделал ей ребенка и бросил, и тогда семья от нее отказалась. Думать об этом было невыносимо, и Джервейз вдруг обнаружил, что все крепче сжимает в руке хрустальный стакан. Теперь-то он, кажется, понимал, почему Диана хотела четко разграничивать сферы своей жизни. При этом она безупречно играла роль идеальной любовницы, женщины без прошлого. И он, Джервейз, принял ее условия, однако сейчас ему стало ясно, что больше так продолжаться не могло. Да, не могло, потому что ей совершенно не подходили такие ярлыки, как «любовница» или «куртизанка». Она была просто Дианой, той женщиной, которая, как он теперь понял, стала ему ближе, чем любая другая женщина в его жизни. И, как ни странно, из-за ее сегодняшнего гнева и враждебности она стала ему еще дороже. Она больше не была совершенной иллюзией, а стала вполне реальной женщиной, той, которая печалится из-за любимого ребенка, той, которой, должно быть, пришлось пережить чертовски трудные времена, прежде чем она смогла достичь состояния чарующей гармонии, свойственной ей сейчас. И вот, сидя в нескольких футах от нее, Джервейз вдруг почувствовал себя ближе к ней, чем в те мгновения, когда их тела сплетались в интимных объятиях. Повинуясь неожиданному порыву, он сказал:
– Приезжайте на Рождество в Обинвуд.
Диана вздрогнула и посмотрела на него с удивлением.
– Вы хотите, чтобы я остановилась в вашем доме?
– Почему бы и нет? В Лондоне это породило бы разговоры, но в своих поместьях джентльмены могут вести себя, как пожелают.
В ответ на его циничное заявление Диана едва заметно улыбнулась, но, покачав головой, сказала:
– Предложение заманчивое, но я не могу его принять.
– Да, конечно… – Допив бренди, Джервейз со стуком поставил стакан на столик. – Я ведь забыл, что другие ваши клиенты не захотят на две недели лишиться ваших услуг.
Диана снова покачала головой.
– Нет, дело не в этом. – Казалось, его раздражение сделало ее еще более спокойной. – Большей части светской публики в это время не будет в Лондоне, так что я вполне могла бы отсюда уехать, но я не собираюсь оставлять моего сына на Рождество одного. Он, Эдит и Мадлен – моя семья.
– Возьмите его с собой, – предложил Джервейз. – Возьмите также Мадлен и Эдит. Обинвуд – довольно большое поместье, так что тесно не будет.
Диана пристально посмотрела на него.
– Вы серьезно?
Нотки изумления, прозвучавшие в ее голосе, почему-то доставили Джервейзу огромное удовольствие.
– Я всегда серьезен, – заявил он с улыбкой. – Этот мой грех постоянно меня преследует.
Диана засмеялась тем самым «интимным» смехом, который так ему нравился. Затем медленно встала, подошла к нему и села на подлокотник его кресла. Легонько проводя ладонью по его волосам, она сказала:
– Мне сначала нужно будет обсудить это с Мадлен и Эдит. Но если они согласятся, то я с радостью.
– А у Джоффри есть право голоса? – Джервейз снова улыбнулся.
– Я знаю, что он будет очень рад опять оказаться за городом.
«Значит, они жили где-то в деревне», – заключил Джервейз, добавляя этот факт в свое мысленное досье на Диану.
Он привлек ее к себе, и их губы слились в поцелуе. Ее губы были мягкими и податливыми, а от недавнего гнева не осталось и следа. Но затем она вдруг зевнула, прикрывая рот ладошкой, и пробормотала:
– Милорд, уже слишком поздно, чтобы начинать все снова. Меня, конечно, очень впечатляет ваша выносливость, но я так устала, что, кажется, вот-вот засну.
Джервейз провел кончиками пальцев по ее щеке. Уходить не хотелось. Лукаво улыбнувшись, он сказал:
– У меня есть скрытые мотивы пригласить вас в Обинвуд. Возможно, мы сможем провести вместе целую ночь. Думаю, здесь вы не пойдете на это из-за Джоффри, верно?
Диана кивнула:
– Совершенно верно. Может, Джоффри и поверил, что вы в два часа ночи заглянули ко мне, чтобы перекусить, но объяснить, почему лежите в моей постели… Это было бы непросто. – Помолчав, Диана добавила с вопросительной интонацией: – Вы ведь, кажется, говорили, что предпочитаете спать один.
– Я солгал, – признался Джервейз. – И чем холоднее становится, тем меньше меня привлекает перспектива десятиминутной прогулки до дома среди ночи. – Он встал и обнял ее. – Я понимаю, что здесь вы это сделать не можете, но в Обинвуде у нас будет возможность провести вместе целую ночь. Дом там настолько велик, что если Джоффри захочет к вам прийти среди ночи, то доберется от детской до хозяйской спальни лишь к утру, но не к завтраку, а к ленчу.
Диана рассмеялась. Подхватив любовницу на руки, виконт уложил ее на кровать, прямо в бархатном халате. Прикрывая глаза, она с улыбкой прошептала:
– Вы хороший человек, Джервейз.
Он криво усмехнулся и поцеловал ее в лоб.
– Когда так говорите, вам, Диана, не обязательно изображать удивление.
Джервейз вышел из комнаты, слыша за спиной ее тихий смех.
На следующее утро, за завтраком, приглашение лорда Сент-Обина стало предметом оживленного обсуждения. Эдит сначала возразила, сказав, что для простой женщины из Йоркшира остановиться в доме лорда – это все равно что свинье притвориться на воскресном обеде гостьей, а не главным блюдом. Но Диана видела: хотя Эдит и насмехалась, ей любопытно было посмотреть, как выглядит настоящее поместье, поэтому оказалось нетрудно ее уговорить, что если она захочет, то сможет проводить все время в детских покоях вместе с Джоффри.
Джоффри же был в восторге от такой перспективы: непрестанно говорил о поездке с таким энтузиазмом, что взрослые ужасно обрадовались, когда он наконец отправился в школу.
Мадлен была ошеломлена предложением виконта, но охотно согласилась, однако странные взгляды, которые бросала на Диану, свидетельствовали о том, что у нее имелось немало вопросов к подруге и что при случае она их задаст.
Такой случай представился через несколько дней, когда подруги отправились в магазин тканей: Диана решила подарить Эдит на Рождество новое платье, что-нибудь более яркое, чем ее обычные наряды в коричневых и темно-синих тонах. Она долго рассматривала рулоны тканей – в этом магазине на Бонд-стрит их было столько, что полки доходили до самого потолка, – потом тихо спросила:
