– Ничего страшного, милорд. Вы чудесно исцелили меня от усталости.
Только сейчас Диана вдруг заметила, что Джервейз был почти полностью одет, в то время как она совершенно обнажена. Внезапно, почувствовав легкий сквозняк, Диана невольно поежилась. Заметив это, Джервейз потянулся к плащу, лежавшему рядом, и накрыл ее. Заглянув ему в лицо, Диана увидела, что он хмурится. Поцеловав его, она тихо спросила:
– Что-нибудь не так?
Джервейз долго не отвечал: казалось, думал о чем-то не очень приятном. Наконец, тихо вздохнув, проговорил:
– Вы стали для меня… чем-то вроде пристрастия. Чем больше я вами обладаю, тем больше хочу.
– И вам это не нравится?
– Я не хочу ни в ком нуждаться, – заявил виконт и умолк.
Диана задумалась. Что она могла на это ответить? Да и стоило ли отвечать? Приподнявшись, она села и плотно закуталась в плащ – ей казалось неправильным оставаться перед любовником обнаженной, когда между ними уже не было подлинной близости. Глядя на огонь, она надолго задумалась. Что вообще можно было сказать мужчине, предпочитавшему одиночество? Что сказать человеку, желавшему быть самодостаточным?
– Но вы ведь нуждаетесь в воздухе, нуждаетесь в еде и питье, и вам нужен сон… Точно так же любому человеку нужны другие люди, чтобы он действительно был человеком.
Джервейз снова нахмурился и проворчал:
– Нуждаться в вещах – довольно безопасно. Один вид пищи можно легко заменить другим. Но нуждаться в людях опасно, потому что… потому что это дает им власть надо мной.
Все еще глядя в огонь, Диана подтянула к подбородку колени и обхватила их руками, так что полы плаща разметались по ковру.
– Иногда это так, но почему вы думаете, что другие всегда будут использовать свою власть против вас?
Виконт издал короткий горький смешок.
– Знаю по опыту.
Тут Диана наконец повернулась к нему и с явным недоверием в голосе спросила:
– Но неужели все, кто когда-либо был вам дорог, злоупотребляли вашим доверием?
Виконт долго молчал, потом все же ответил:
– Нет, не все. Но чем человек дороже, тем больше риск. Если кто-то тебе лишь слегка небезразличен, то опасность невелика, а вот если кто-то очень дорог… Это слишком большой риск.
Диана невольно вздохнула. Этот человек даже не мог заставить себя произнести слово «любить». Что же с ним случилось? Почему любовь стала так пугать его?
Поднявшись на ноги, она с нежностью в голосе, но при этом чуть насмешливо проговорила:
– В таком случае с моей стороны опасность вам не грозит. Да, конечно, ваша страсть временно выходит из-под контроля, но это не должно вас беспокоить. Ведь страсть и похоть – явления преходящие. Скоро я потеряю для вас новизну, и вы с легкостью сможете заменить меня другой женщиной.
Диана отвернулась, старясь не дать волю слезам. Теперь-то она понимала, почему Мадлен предостерегала ее насчет Джервейза. Полюбить мужчину, который боится любить, – серьезная ошибка. И если он не сможет победить свои страхи… тогда у них нет общего будущего.
Джервейз тоже встал, затем подошел к ней сзади, обнял за талию и c грустью в голосе пробормотал:
– Диана, разве я смогу вас заменить? Неужели неукротимое желание скоро ослабеет, – это все, что есть между нами?
Она замерла, борясь с желанием прильнуть к нему и прошептала:
– На этот вопрос можете ответить только вы.
– Но я не знаю ответа. Я даже вопрос не очень-то понимаю…
– Вы не так много мне платите, чтобы я учила вас понимать вопросы, – сказала Диана с горечью в голосе.
Он уронил руки и отступил на шаг.
– Хорошо, что мне напомнили, что нас в действительности связывает. – В его голосе прозвучала холодная ирония. – Поскольку связывает нас лишь презренный металл, опасность мне не грозит.
Диана повернулась к нему лицом; в глазах ее плескалась боль.
– Это вы сказали, не я. Но если это то, во что вы предпочитаете верить, тогда, конечно, это должно быть правдой. Клиент всегда прав.
Джервейз поморщился.
– Если бы все было так просто! – С Санандой, его индийской любовницей, все действительно было предельно просто. Соединялись только их тела, но не души. Он положил руки на плечи Дианы и привлек ее к себе. – Я ведь хочу вас даже сейчас, после того как наше впечатляющее соитие утолило мое желание. Именно поэтому я вас боюсь.
Диана смягчилась. Положив голову на плечо Джервейза, она с нежностью в голосе спросила:
– Вы правда думаете, что я способна причинить вам боль?
Он прижался щекой к ее спутанным волосам. Ее окружал пьянящий аромат лилий.
– Я не знаю, – тихо прошептал он. – Правда. Просто не знаю. И именно это меня пугает.
Диана вздохнула. Невозможно было сердиться на Джервейза, когда она чувствовала его боль и растерянность так же остро, как свои собственные. Она сознавала, что готова пойти на крайнюю глупость – попытаться исцелить его любовью. Конечно, это было бы ужасно глупо. Вероятно, для них обоих было бы лучше, если бы они закончили все прямо сейчас. Стараясь, чтобы ее голос не дрожал, она спросила:
– Вы хотите, чтобы я уехала из Обинвуда?
Он обнял ее еще крепче.
– Я не хочу, чтобы вы уезжали. Я просто… просто хочу вас. И в этом весь ужас.
Резко отстранившись, Джервейз выскочил из комнаты, затем, стремительно миновав просторный холл, выбежал из дома. Чуть помедлив, виконт зашагал по дорожке, по которой всегда удирал в детстве от своих воспитателей. Дорожка, петлявшая между темными деревьями, поднималась на вершину холма позади дома. Человек, не знакомый с этой местностью, ничего бы не увидел в темноте, но ноги Джервейза до сих пор помнили дорогу. На вершине холма стоял бельведер – очаровательное излишество, построенное во времена его деда, – но там можно было укрыться от пронизывающего ветра. Внутри стояла резная каменная скамья, но Джервейз чувствовал, что не сможет усидеть на месте. Опершись рукой на одну из дорических колонн, обрамлявших вход, он осмотрелся.
Убывающая луна озаряла пейзаж бледным светом, а внизу виднелась темная громада особняка и даже отчасти парк, разбитый еще в Средние века. И вся эта земля принадлежала ему. В Обинвуде, а также в нескольких других поместьях, его слово являлось законом. Когда он служил в армии, все подчиненные внимательно его слушали и беспрекословно ему повиновались. Так почему же он боялся маленькой нежной женщины? И ведь она ничего от него не требовала…
Ответ он, конечно, знал, но предпочитал не думать о своей матери и сумасшедшей жене. Когда он говорил Диане, что сильная привязанность влечет за собой предательство, он имел в виду свою мать, Медору Бранделин. Ее одной было более чем достаточно в качестве примера вероломства и предательства.
