От холодного камня колонны его рука онемела. Шел декабрь, и через несколько дней ему исполнится тридцать один год. Над первой половиной его жизни господствовали чувства по отношению к родителям – гнев, отчаяние… и отторжение. Будучи в Индии, он забыл про гнев и сменил его на отчуждение. Прежде Джервейза вполне устраивал его образ жизни, но сейчас он отчетливо сознавал, как искалечило его душу ужасное прошлое. Этого можно было не замечать, когда его отношения с женщинами были чисто физическими, но с Дианой его связывало нечто большее чем похоть, и теперь он пребывал в полной растерянности. Бояться собственной любовницы – какая нелепость! Однако прошлое опутывало его такими тяжелыми цепями, что он был не в состоянии принять нежную теплоту и привязанность, которые Диана ему предлагала.
Разбираясь в путанице, царившей в его душе, Джервейз наконец понял: причина страданий – страх: он боялся, что станет зависимым от этой женщины, будет нуждаться в ее душевной теплоте так же отчаянно, как сейчас жаждал ее тела. Но обоснованным ли был этот страх? Ведь Диана не беспомощное невинное создание, как его жена, и никогда не сможет вызвать у него горестное чувство вины, которое он до сих пор испытывал из-за того случая.
И ранить его так же серьезно, как когда-то ранила мать, она тоже не сможет. Самым серьезным преступлением леди Сент-Обин было предательство по отношению к доверявшему ей сыну. В том, что касается доверия, место Дианы в его жизни было не сравнимо с местом, которое занимала мать, поэтому она никогда не сможет причинить ему такую же боль. Да и трудно представить, чтобы Диана намеренно причинила кому-либо боль. Она ни о ком не сказала ни одного недоброго слова. Хоть она и была куртизанкой, более честной и отзывчивой женщины ему еще не доводилось встречать.
Похоже он создавал себе трудности там, где их быть не могло. У него не было реальных причин бояться Дианы, и ему незачем отказываться от общества этой очаровательной женщины. Причинять ей боль своими дурными предчувствиями – глупое ребячество с его стороны. Она никогда не сможет стать его женой, и они оба это знали. Этот непреложный факт устанавливал границы, благополучно определявшие их отношения. А со временем необычайная страсть, которую он испытывал к Диане, снизится до более разумного уровня, хотя трудно было представить, что когда-нибудь он перестанет ее желать. Так что нет никаких причин не наслаждаться тем, что доставляло огромное удовольствие им обоим. Наслаждаться не только страстью, но и взаимной привязанностью. От этого простого открытия у Джервейза полегчало на душе, и он, невольно улыбаясь, спустился с холма и зашагал в сторону дома.
Джервейз не удивился, узнав, что его уставшие с дороги гости отказались от торжественного обеда. Дворецкий доложил ему, что миссис Линдсей предпочла скромный ужин в детской вместе с сыном, а миссис Гейнфорд решила к ним присоединиться. Джервейз ничего не имел против и поужинал в одиночестве.
Вскоре после этого, в начале десятого, он снова вошел в комнату Дианы через потайную дверь. Она сидела перед туалетным столиком и расчесывала свои длинные густые волосы, доходившие до середины спины. Услышав его шаги, она подняла голову, их взгляды встретились в зеркале. Джервейз молча подошел к ней сзади, взял у нее щетку с серебряной ручкой и начал осторожно расчесывать ей волосы. Тяжелые пряди потрескивали под щеткой, и минуту спустя Джервейз в задумчивости проговорил:
– Никогда не видел волос такого цвета, как ваши, но знаете, не могу представить вас с другими… Белокурые выглядят слишком фривольно, рыжие – слишком броско, черные – немного мрачновато, а каштановые – слишком банально. У вас же волосы цвета красного дерева, и при свете свечей они кажутся довольно темными, но отливают красным и золотым.
Диана приняла комплимент с легкой улыбкой, но голос ее прозвучал вполне серьезно:
– Я не была уверена, что вы вернетесь.
Расчесывая волосы Дианы, Джервейз наткнулся на узел и, принявшись его распутывать, пробормотал:
– Я прошу прощения за то, что наговорил. Мне не следовало все это вам рассказывать.
Диана решительно покачала головой.
– Нет-нет, не извиняйтесь. Вы ведь говорили серьезно, не так ли? Ну… о том, что не хотите ни в ком нуждаться…
Немного помедлив, Джервейз ответил:
– Да, серьезно.
Ее глаза смотрели на него из зеркала довольно сурово, но в голосе звучала нежность.
– Тогда не извиняйтесь за свои слова. Я предпочитаю честность молчанию.
– Даже если честность причиняет боль? – тихо спросил виконт.
Диана, не мигая, выдержала его взгляд и ответила:
– Боль неизбежна. Но это не все, что есть в жизни. Я бы предпочла иногда страдать, чем совсем ничего не чувствовать. Если постоянно пытаешься избавиться от проблем, то и все хорошее забывается.
Джервейз провел пальцами по ее шее, затем, положив руки на плечи, пробормотал:
– Вы кажетесь необычайно хрупкой, однако вы сильнее меня.
Диана улыбнулась.
– Сила бывает разная. Моя – женская сила чувств, уступчивость и терпение. В остальном же я не сильна.
– Вы достаточно сильная, чтобы учить меня на своем примере. – Отложив щетку, Джервейз продолжил: – Понимаете, я устал жить в страхе. А вы мне действительно небезразличны, и было бы глупо это отрицать. – Немного помолчав, Джервейз заставил себя добавить: – Я постараюсь больше от вас не убегать.
Он почувствовал, как Диана напряглась – вероятно, осмысливала его заявление, – потом, накрыв ладонью его руку на своем плече, тихо сказала:
– Я очень рада.
И в тот же миг лицо ее осветилось улыбкой, и от нее начали рушиться защитные бастионы, которые он так старательно возводил вокруг своего сердца. Джервейз пока не был готов об этом говорить и не мог дать название тому, что чувствовал, но точно знал, что их отношения внезапно изменились. Наклонившись, он поцеловал тонкие пальчики, все еще накрывавшие его руку, и прошептал:
– Я тоже рад.
Она подняла к нему лицо, и губы их слились в поцелуе. При этом Диана чувствовала: сейчас Джервейз отличался от того мужчины, который с самого начала привлекал ее и одновременно пугал. Нынешний Джервейз поражал ее своей нежностью.
Но от нежности до страсти совсем недалеко, и вскоре они перебрались в постель. Зная, что в их распоряжении вся ночь, они занимались любовью обстоятельно и неторопливо – так, чтобы прочувствовать каждое мгновение близости. Теперь между ними появилась новая грань интимности, и на пике экстаза Диана почувствовала, что их души на краткий миг соединились, слились воедино точно так же, как сливались тела, и это было чудесно, восхитительно, так что Диана даже прослезилась – и из-за красоты того, что между ними происходило, и из-за того, что все это слишком быстро закончилось.
Отчасти надеясь, что Джервейз не расслышит ее слова, Диана прошептала:
– Я вас люблю.
На мгновение она испугалась, подумав, что зашла слишком далеко и слишком быстро: ведь Джервейз мог истолковать ее слова как притязания на его свободу и независимость, – но он поцеловал ее с бесконечной нежностью, потом положил голову на грудь и крепко обнял. Поглаживая его по волосам, Диана радостно улыбалась, думая о свершившемся чуде – об установившемся между ними доверии.
