– Френсис, я не могу ответить за вашу матушку… или еще за кого-либо, – проговорила она наконец. – Могу сказать только одно: что бы Джоффри ни сделал, кем бы ни был, это не заставит меня его разлюбить. И стать таким, как вы, – это далеко не самое страшное, что могло бы случиться с моим сыном.
Диана подошла к Френсису, положила руки ему на плечи и с нежностью поцеловала – только для того, чтобы дать понять, что она его не отталкивает. Френсис же крепко обнял ее: Диана почувствовала, как вздрагивал он от душивших слез, – и обняла его в ответ, пытаясь хоть как-то утешить.
Когда буря эмоций стала стихать, его руки расслабились, и он с благодарностью прошептал:
– Диана, спасибо вам за то, что вы такая… за то, что поняли меня и не оттолкнули.
Глава 18
Покинув цыган, Джервейз сумел пробраться через расположение французских войск под видом торговца сигарами и шоколадом, а когда наконец попал на датский остров Фунен и добрался до генерала Романы, ему не сразу удалось доказать испанцам, что он действительно представитель британского правительства.
Но затем, убедившись в том, что Джервейз именно тот, за кого себя выдавал, и узнав о ситуации в Испании, Романа тут же принял предложение англичан и согласился вернуться со своей армией в Испанию. Приготовления к отплытию доставляли Джервейзу огромное удовлетворение – ведь Пиренейский полуостров являлся ахиллесовой пятой Наполеона. Возможно, до того, как корсиканец будет повержен, пройдут еще годы, но начало уже положено.
Джервейз мог бы отправиться в путь вместе с войском Романы, отбывавшим в Испанию, но предпочел вернуться в Англию тем же способом, каким прибыл на континент, – так было быстрее. К тому же по пути в Данию он узнал много такого, о чем следовало как можно скорее известить Уайтхолл. Были у него и личные причины торопиться домой. Его днем и ночью, во сне и наяву преследовал образ Дианы, ее голос и воспоминания об их чудесных ночах. Однажды в пути, темной и опасной ночью, он замер как вкопанный в нескольких ярдах от французского патруля – его пригвоздил к месту внезапный наплыв чувств к Диане. И только потом, тщательно все обдумав, Джервейз понял, что куст, мимо которого он в этот момент проходил, был сиренью: от ее аромата в его памяти тут же всплыла любовница (хотя от нее-то пахло лилиями).
Каждый раз, когда они разлучались, он желал ее все сильнее, но в этот раз в его желание черной нитью вплелось подозрение. Ведь французы его ждали: это было очевидно, – а Диана – одна из немногих, кто хоть что-то знали о его тайной миссии. Но неужели…
Опасаясь самого худшего, Джервейз попытался вспомнить, что именно рассказывал Диане о своей работе. Вряд ли он говорил что-то мало-мальски важное, однако же… Стоило ли удивляться, если женщина, торговавшая своим телом, за хорошую плату продала бы еще и информацию? Если она это сделала, то он узнает правду от нее самой. Вот только Джервейз еще не решил, что будет с этой правдой делать.
Переправа через Ла-Манш была долгой и опасной – судно с контрабандным грузом бренди трепали сильные летние шторма. Когда же Джервейз наконец прибыл в Харвич, он чувствовал себя смертельно уставшим, но все равно тотчас нанял карету и, несмотря на дождь и размокшие дороги, поехал в Лондон. К концу поездки он уже совершенно обессилел, поэтому на последнем участке пути нанял форейтора, чтобы тот правил лошадьми.
До Лондона они добрались поздно вечером. Поначалу Джервейз намеревался ехать прямо в холодный величественный Сент-Обин-Хаус, но затем, поддавшись непреодолимому порыву, назвал кучеру адрес Дианы. Он сделал это, хотя и понимал, что, возможно, нарвется на неприятности; более того, нарушал давно установленное правило – следовало заранее сообщать Диане о визите.
Дождь поутих и превратился в унылую морось – висевшая в воздухе влага пропитывала одежду и пробирала холодом до костей, так что погода больше напоминала ноябрь, нежели август, и улицы Мейфэра были почти безлюдны.
В окне Дианы горел свет, и Джервейз, помрачнев, подумал: «Не развлекает ли она другого мужчину? Но если так – то что же делать?..»
Виконт медленно поднимался по мраморной лестнице, надеясь, что Диана одна. Сейчас даже несколько коротких кварталов до собственного дома казались ему слишком большим расстоянием. Горничная, открывшая дверь, попросила подождать в гостиной – ей следовало сначала узнать, принимает ли хозяйка. Джервейз бросил на пол свою дорожную сумку и стал расхаживать по комнате. Садиться он не хотел, потому что встать потом было бы слишком трудно.
…И вот Диана стоит в дверях, опираясь одной рукой о косяк, и смотрит на него широко раскрытыми лазурными глазами. В голубом пеньюаре она была очень хороша и казалась необычайно хрупкой, а ее волосы были распущены, как если бы готовилась ко сну.
Но что означало выражение ее лица? Потрясение? Удивление? Или смятение? А может быть…
Прежде чем Джервейз додумал свои мысли до конца, она приблизилась к нему и обняла так крепко, что он покачнулся, невольно попятился, но потом все же заключил ее в объятия. Диана была необыкновенно теплая и свежая – как погожее весеннее утро. Джервейз невольно улыбнулся – впервые за два месяца. Внутреннее напряжение, постоянно нараставшее с тех пор, как он покинул Англию, начало отпускать. Прижавшись щекой к ее шелковистым волосам, он улыбнулся и пробормотал:
– Советую вам быть осторожнее. Слишком много энтузиазма… и я могу на вас рухнуть.
Она подняла на него глаза, и он был потрясен – по ее щекам катились слезы.
– Я очень волновалась, – прошептала она. – Вас так долго не было, и я боялась… думала, что-нибудь случилось…
Интересно, когда в последний раз кто-нибудь был настолько обеспокоен его судьбой? Даже в слезах Диана так прекрасна, что на нее больно смотреть.
Слов не было, они куда-то девались, и он был счастлив просто смотреть на нее и наслаждаться ощущением ее податливого тела, необычайно ароматного и теплого…
– Я вам ничего не принес, – сказал Джервейз с виноватой улыбкой.
– Какой дурачок… – От слез ее синие глаза казались еще ярче. Ослепительно улыбнувшись, она сказала: – Думаю, сегодня я могу дать вам кредит, но в качестве обеспечения вам придется меня поцеловать.
От такого заявления оживился даже измученный дорогой мужчина. Губы их слились в поцелуе, и в тот же миг весь мир сузился для Джервейза до этой женщины в его объятиях. Не было ни прошлого, ни будущего, никого и ничего, только Диана, но и ее одной было более чем достаточно. В ее объятиях усталость покинула его, к нему вернулись силы. Когда их поцелуй закончился, он отступил на шаг и проговорил:
– Я прошу прощения, что явился в таком безобразном виде. Я ехал без перерыва несколько недель, и уже не помню, когда менял одежду.
Диана ничего на это не ответила, а просто позвонила горничной, о чем-то тихо с ней поговорила, потом вернулась к Джервейзу, обняла его и куда-то повела. Выходя из гостиной, она велела служанке подать в ее спальню еду и питье. Потом, обнимая друг друга, они стали подниматься по лестнице. Идти таким манером было не очень удобно, но приятно. Когда они вошли в ее комнаты, Диана сказала:
