Репутация неразговорчивого человека имела свои преимущества – никто из гостей, похоже, не заметил, что нынешнее поведение виконта чем-то отличалось от вчерашнего. Никто, кроме Френсиса. Кузен вопросительно поглядывал на него и хмурился. Диана, слава богу, не попадалась на глаза – сейчас он бы не выдержал пребывания в одной комнате.
Завтрак в детских покоях всегда был очень веселым, но только не сегодня. Диана выглядела ужасно уставшей и опустошенной. Мадлен тотчас же поняла: у нее произошло столкновение с Джервейзом, – и было очень любопытно узнать, как выглядел этим утром его светлость лорд Сент-Обин.
Мэдди и Джоффри, не сговариваясь, пытались поднять Диане настроение, весело переговариваясь между собой. После завтрака Джоффри убежал играть с какими-то детьми из поместья, с которыми познакомился в прошлый приезд. Мадлен задавалась вопросом: как они отнесутся к нему теперь, когда стало известно, что этот мальчик – наследник Обинвуда?
Пока Диана сидела, с отсутствующим видом глядя в пространство, Мадлен вскрыла два письма, которые только что доставили. Первое было от Николаса – с радостной новостью, что он сможет вернуться в Лондон скорее, чем рассчитывал. Николас настойчиво требовал назначить дату свадьбы. Вероятно, через год и один день после смерти его жены… И это будет очень скромная церемония. Мадлен перечитала письмо еще два раза и только потом отложила в сторону.
Второе письмо было от Эдит, совершившей быстрое путешествие в Шотландию на почтовой карете. И она изложила все, что выяснила.
«Дорогая Мэдди, пишу это письмо тебе, чтобы ты знала, как обстоят дела, и могла судить, стоит ли рассказывать Диане. Разузнать про ее отца оказалось легко. Когда я сказала, что я подруга Дианы, местный лекарь по имени Абернати отнесся ко мне очень доброжелательно. Ее здесь уважают и с любовью вспоминают славную девушку.
Джеймс Гамильтон умер в прошлом году от того же недуга, который когда-то свел его с ума – от французской болезни (кажется, ее называют «сифилис»). Абернати говорит, что викарий в молодости был довольно веселым малым – пил, играл, развлекался с девушками и все прочее… Даже после женитьбы он не совсем исправился и уже после рождения Дианы подхватил этот самый сифилис.
Абернати сказал, что мать Дианы покончила с собой на следующий день после того, как доктор подтвердил, что она снова беременна. Бедняжка уже знала, что заразилась от мужа, и не хотела произвести на свет больного ребенка. Она утопилась. Даже строгие богобоязненные шотландцы были на ее стороне: все ей сочувствовали, а ее мужа презирали.
После смерти жены викарий стал совсем странным, все больше сходил с ума. Хотя его дочь звали Дианой, он стал называть ее Мэри, потому что Диана, как он говорил, языческое имя. Когда он вернулся из поездки на Гебриды без Дианы, то говорил, что она вышла замуж, но люди опасались, что он ее прикончил. Однако его все боялись, и поэтому никто ничего не предпринял. Под конец жизни Гамильтон стал буйным, его заперли, а его работу выполнял кюре.
Абернати был очень рад услышать, что Диана жива и у нее все хорошо. Он очень хочет, чтобы она приехала в гости с мужем и сыночком. Или, если не приедет, то хотя бы написала ему, потому что, как единственная наследница отца, она унаследовала приличное состояние. Чем безумнее становился Гамильтон, тем меньше тратил денег. Похоже, ее родители были довольно благородные, но мы с тобой и так об этом догадывались.
Теперь я отправляюсь на Мулл к моей сестре Джейн. Передай от меня привет Диане и Джоффри.
Мадлен прочитала письмо, потом перечитала еще раз и в задумчивости посмотрела на Диану. Взвесив все «за» и «против», она решила, что ее подруге не помешает отвлечься, пусть даже на такую мелодраматическую историю.
– Пришло письмо от Эдит, – сообщила Мадлен. – Она побывала в вашей деревне в Ланкашире. Тебе стоит прочитать письмо самой.
Слова подруги вывели Диану из прострации, и она взяла письмо. Читая, побледнела, а когда закончила, то молчала так долго, что Мадлен в конце концов спросила, не дурно ли ей.
– Мэдди, со мной все в порядке.
Диана закрыла лицо ладонями, но слез не было. Наконец она подняла голову и пробормотала:
– Значит, все эти годы отец страдал венерической болезнью. Неудивительно, что он проклинал похоть и считал женщин источником скверны.
– Вероятно, его мучило еще и чувство вины, – предположила Мадлен. – Из-за того, что он подхватил эту болезнь, изменяя жене, и заразил твою матушку, в результате чего стал причиной ее самоубийства.
Диана со вздохом кивнула.
– Уже этого хватило бы, чтобы свести его с ума, даже если бы болезнь не привела к безумию. После смерти моей матери он терроризировал меня своими неистовыми проповедями о грехе и испорченности. Однако, как говорится в этом письме, в молодости отец был щеголем и вел разгульную жизнь. Став священником, он отказался от дорогой одежды и других примет богатства за исключением довольно дорогого пистолета, который носил с собой для самозащиты. – Диана снова вздохнула. – Отец был очень скор на осуждение других, однако сам поддавался искушениям. Ради нескольких мгновений плотского удовольствия он разрушил свою семью и себя самого. Какая трагическая история… Наверное, его очень мучила совесть. И, вероятно, он сознавал, что сходит с ума.
– Сочувствовать ему после всего, что он сделал, очень великодушно с твоей стороны, – заметила Мадлен.
Диана криво улыбнулась.
– Теперь, когда он мертв и не опасен, сочувствовать ему гораздо легче. С тех пор как я видела его в последний раз, я прожила целую жизнь, и эта жизнь была гораздо лучше предыдущей. – Она аккуратно сложила письмо. – Он был неплохим отцом, когда я была маленькой. Строгим, но не суровым. Иногда он бывал даже нежным. Я буду стараться помнить его таким. Надеюсь, теперь он обрел покой.
– А твоя мать?
Диана прикрыла глаза.
– Теперь-то я понимаю, почему она казалась… такой обезумевшей от горя перед… перед концом. Мать не оставила предсмертной записки. Думаю, ее решение было импульсивным – то есть она вдруг поняла, что просто не вынесет такого будущего, какое ее ожидало, и вошла в пруд в тяжелой зимней одежде. – Диана поежилась и открыла глаза. – Чтобы ее можно было похоронить в освященной земле, официально объявили, что это был несчастный случай, но все знали, что она не могла утонуть, если бы сама этого не захотела.
– Ты можешь ее простить? Ведь она тебя бросила…
Диана кивнула, кусая губы.
– Мама была великодушной, мудрой и умела любить. Она учила меня читать, учила музыке… Но самое главное – она привила мне понятие о духовности совсем иной, чем суровая религиозность моего отца. Именно от нее я узнала, что любовь важнее ненависти или мести. Именно благодаря ей я смогла пережить мое злосчастное замужество. – Диана лукаво улыбнулась. – Конечно, я не всегда вела себя как святая – например, злилась сильнее, чем сама сознавала, – но все же… Несмотря на то что думает мой муж, моими поступками управляла не ненависть и не желание отомстить. – Она зажала сложенное письмо между ладонями, глядя куда-то в пространство. – Если бы не моя мать, у меня бы к подростковому возрасту не осталось ни здоровья, ни здравого рассудка. Ты, Мэдди, напоминаешь мне ее. – Диана прерывисто вздохнула. – Вот почему мне было так трудно понять, почему мама убила себя. Но теперь, после письма Эдит, я наконец-то это понимаю. Помилуй Господи души их обоих.
