– Она исчезла…
– Немного еще осталось. Можешь взять…
Она гордо выпрямляется; такое впечатление, что мои слова ее оскорбили. Изучает вилку в своей руке. Будто не знает, что это такое. Потом кладет на стол – вернее, отталкивает от себя. Вилка скользит по столу и ударяется о мою миску. Лайла вскакивает.
– Что с тобой?
Она мотает головой.
– Все нормально. Просто… я слишком поспешно закинула в себя еду. Меня немного тошнит.
Она выходит из кухни и торопливо поднимается наверх.
Я устремляюсь за ней. Похоже, не за горами очередная паническая атака.
Вхожу в спальню. Лайла выдвигает ящики комода один за другим и бормочет:
– Где же они?
Не найдя что нужно, открывает дверь встроенного шкафа. Я начинаю паниковать – вдруг Лайла случайно увидит кольцо? Беру ее за руку и отвлекаю внимание.
– Что ты ищешь?
– Мои лекарства.
Так и есть.
Я достаю из верхнего ящика комода пузырек с таблетками. Снимаю крышку и вытряхиваю одну штуку, иначе Лайла вырвет у меня пузырек и проглотит все сразу. Понятия не имею, что ее так напугало. Она берет таблетку и идет в ванную. Кладет лекарство на язык и запивает водой прямо из раковины. Запрокидывает голову, чтобы проглотить, – как в тот вечер у бассейна, когда Аспен принесла ей таблетку.
Приняв ксанакс, Лайла немного успокаивается, и я завязываю разговор, пытаясь отвлечь ее.
– Помнишь, как я решил, что твоя сестра дала мне наркотик?
Лайла резко оборачивается.
– Почему я должна помнить, как Аспен давала тебе наркотики? – произносит она, и в глазах тут же мелькает сожаление. Она опускает голову и хватается за раковину. – Прости. День выдался длинный. – Она выдыхает, отталкивается от раковины, а затем обвивает руками мою талию и упирается лбом в грудь.
Я обнимаю ее, потому что не имею представления, что происходит у нее в голове. Лайла старается, как может, и не стоит идти на поводу у ее настроения. Держу девушку в объятиях несколько минут, чувствуя, как пульс постепенно замедляется.
– Идем в постель?
Она кивает. Я провожу руками по ее спине и освобождаю от футболки. Где-то посередине между дверью в ванную и кроватью мы начинаем целоваться.
Это наш ежевечерний ритуал: Лайла психует, я ее успокаиваю, мы занимаемся любовью.
После того как Лайла уснула, я принял душ и, не в состоянии спать, переделал за два часа столько, на что обычно уходит целый день: побрился, помыл посуду, написал текст для новой песни.
В час ночи я наконец лег в постель рядом с Лайлой. Вот только моя голова пока не желает отдыхать.
Закрываю глаза и пытаюсь заснуть, однако мозг буквально закипает. Я полагал, сегодняшний день станет для Лайлы отличным от других – возможно, похожим на наш первый день, проведенный в гостинице, и она освободится от стресса. Увы. День прошел так же, как другие дни после больницы. Не хочется поднимать этот вопрос, но я действительно считаю, что нужно показаться психотерапевту. Как рекомендовал врач, и как рекомендовали мать и сестра. Тем не менее Лайла настаивает, что с ней все нормально. До сих пор я соглашался: мол, если я буду поддерживать ее, тревожность пройдет. А становится только хуже.
Я смотрю на часы – и тут чувствую движение на другой половине кровати, а затем слышу, как Лайла встает и ступает по деревянному полу.
Сперва думаю, она идет в туалет. Однако шаги стихают, в спальне никакого движения. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, в чем дело.
На стене в нескольких шагах от кровати висит большое зеркало. И Лайла разглядывает себя. В комнате темно, лишь сквозь окно пробивается лунный свет. Неужели в зеркале можно что-то увидеть? Лайла поворачивается то влево, то вправо, необычно долго изучая себя. Затем подходит ближе к зеркалу, поднимает руку и прикасается к стеклу. Водит по нему пальцем, словно обрисовывая контуры своего отражения.
– Лайла!
Она дергает головой и оборачивается в замешательстве – глаза расширены, словно попалась на чем-то недозволенном. Торопливо забирается в постель спиной ко мне, кутается в одеяло и шепчет:
– Спи. Все в порядке.
Я некоторое время посматриваю на нее, потом отворачиваюсь. Теперь уж точно не до сна.
Часы показывают ровно половину второго. Лайла вновь уснула, даже слегка похрапывает.
Сон не идет. Я выскальзываю из постели, беру телефон и спускаюсь вниз. Сажусь на диван в Большом Зале. Сейчас час тридцать, а в Сиэтле всего половина двенадцатого. Мама никогда не ложится раньше полуночи. На всякий случай сначала отправляю ей сообщение, и она тут же перезванивает.
Я опираюсь на подлокотник и провожу пальцем по экрану.
– Привет, мам.
– Вы с Лайлой уже в Канзасе?
– Ага. Около пяти часов вечера прибыли.
– Как Лайла?
– Как обычно. Все нормально.
– А как ты?
Я вздыхаю.
– Нормально. Как обычно.
От мамы не скроешь, когда дела у меня хуже некуда. Однако она знает: я скажу ей только то, что захочу, и только тогда, когда захочу.
– Как дела у Тома?
Том – первый мужчина, с которым мама начала встречаться после смерти отца. Я несколько раз с ним виделся, и он мне понравился. Скромный и добрый – именно такого мужчину я и хотел для моей мамы.
– Прекрасно. В утреннюю группу не набралось достаточно студентов, и ее расформировали. Так что с утра у него теперь дополнительный свободный час. Он доволен.
– Рад за него, – говорю я и, неожиданно для себя, спрашиваю: – Ты в призраков веришь?
– Оригинальный вопрос.
– Знаю. Не припомню, чтобы ты о них когда-нибудь говорила.
– Меня эта тема не особо интересует. Не то чтобы я в них не верю, однако и не припоминаю случаев, которые заставили бы меня поверить. – Она делает паузу и переспрашивает: – А в чем дело? Ты, что ли, поверил?
– Нет, – отвечаю я. И это правда. – Но сегодня… Случилось нечто странное. Я готовил ужин и едва не спалил дом. Был на втором этаже, поздно почувствовал дым. Оказалось, забыл на плите полотенце. Прибегаю на кухню, а оно лежит в раковине, причем раковина полна до краев. Кастрюля валяется на полу, газ кто-то выключил. Точно не Лайла – она все это время оставалась наверху.
– Странно. Видеокамеры в гостинице есть?
– Нет. Дом был заперт изнутри. И двери, и окна. Никто не мог потушить пожар и незаметно скрыться.
– Хм. Действительно странно. Если кто-то спас дом от огня… это больше похоже на ангела-хранителя. Не на призрак.
Я смеюсь.
