На мои плечи словно опустили груз. Я уже привык, что слишком многое напоминает мне, как медленно восстанавливается Лайла: наши разговоры, наши общие воспоминания, наши лучшие минуты, проведенные вместе. Словно кто-то взял большие ножницы, откромсал часть ее жизни и разбросал лоскуты по столу.
Наверное, я порой недооцениваю серьезность ее травмы. Последние полгода я ходил на цыпочках, старался не принимать во внимание очевидные вещи, не хотел, чтобы она ощущала, что лишилась очень многого. Но что, если потворство ее желанию избегать разговоров о том вечере неумышленно навредило ей?
Душевная травма сродни физической. Причем физическая лечится упражнениями – ты усиленно тренируешься, чтобы вернуть утраченные силы. Мне потребовалось три месяца, чтобы восстановиться после раны в плечо. А вот с травмой Лайлы мы поступаем противоположным образом.
Мы не даем нагрузку ее мозгу – мы прописали ему постельный режим. Мы избегали боли и не трогали ее ран в надежде, что все заживет само по себе. Однако этого не произошло. Физически она исцелилась, а вот что касается душевных ран…
– Ты говорил сейчас по телефону? – спрашивает Лайла.
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Я спускалась по лестнице и слышала твой голос.
– Да-да, это я. Говорил сам с собой. Не по телефону.
Она принимает мою ложь за чистую монету. Идет к холодильнику, открывает его. Разглядывает полки, но, так ничего и не взяв, снова закрывает.
– Приготовить тебе завтрак? – спрашиваю я.
– Больше никаких завтраков, – со стоном отвечает Лайла. – На этой неделе два фунта прибавила.
– Мы же на отдыхе. Вот наберешь еще фунтов восемь, тогда будем считать, поездка удалась.
– Какой ты добренький. Еще восемь фунтов, и прощайте, пляжные дни. Особенно без купальников. Я на себя и в зеркало взглянуть не смогу.
Я подхожу ближе и привлекаю ее к себе. Не нравятся мне подобные причуды. Не нравится, когда всякая ерунда вроде нескольких набранных во время отдыха фунтов заставляет ее нервничать. Я прокручиваю в памяти наши недавние разговоры. Не решила ли Лайла, что меня больше занимает ее тело, чем она сама? Постоянно твержу, как она сексуальна – в позитивном смысле. А вдруг моя зацикленность на внешности заставляет Лайлу придавать слишком большое значение фигуре?
Я беру в руки ее лицо.
– Я люблю тебя. И моя любовь не зависит от показаний весов.
Она улыбается, но глаза остаются грустными.
– Знаю. Тем более хочу быть здоровой.
– Отказ от еды здоровья не прибавит.
– Даже если у нас нет плюшек и пирожных, все равно здесь полно вредной еды.
– Мы же на отдыхе! А чем еще заниматься на отдыхе, как не поедать вредную пищу, лениться и спать допоздна? – Я целую ее. – Постарайся переключиться в режим отдыха, пока наш отпуск не закончился.
Она обвивает руками мою талию и прижимается лбом к плечу.
– Ты прав. Мне нужно расслабиться и наслаждаться жизнью. Всю следующую неделю. – Она поднимает голову. – А знаешь, от чего я бы сейчас не отказалась? От мексиканской кухни. Особенно от тако.
– Тако? Звучит неплохо.
– И коктейль «маргарита». У нас неподалеку найдутся тако и «маргарита»?
На предложение Лайлы куда-нибудь съездить я отвечаю не сразу. Конечно, хотелось бы вытащить ее из дома, и я рад, что она загорелась идеей насчет тако. Однако у меня пятьдесят тысяч вопросов к Уиллоу! А когда я за рулем и слишком занят Лайлой, то тут уж не до вопросов.
– Ты уверена, что хочешь прокатиться? До ближайшего ресторана миль шестьдесят.
– Да, – решительно кивает Лайла. – Так и тянет куда-нибудь вырваться. – Она встает на цыпочки и целует меня. – Я пошла в душ.
Едва она покидает кухню, как я бросаюсь к ноутбуку.
– Ты еще здесь?
Я надеюсь получить хоть какой-нибудь ответ.
Пялюсь на экран, однако ничего не происходит. Терпеливо жду, пока наверху в душе не зашумит вода, и повторяю вопрос.
– Уиллоу! Ты еще здесь?
Секунды тянутся мучительно медленно. Затем клавиши нажимаются одна за другой, и я выдыхаю с облегчением.
Извини. Сейчас я здесь. Ушла, когда Лайла проснулась и спустилась в кухню. Нехорошо подсматривать без разрешения.
– И куда ты уходишь?
В Большой Зал.
– А наверху ты бываешь?
Иногда. Само собой, когда вы с Лайлой не остаетесь наедине.
Это не совсем так.
– А ведь ты была в нашей спальне, проникла в тело Лайлы и встала с постели, чтобы посмотреться в зеркало.
Я думала, вы оба спите. А вообще я стараюсь не шпионить, когда вы вдвоем. Однако у меня есть слабости… например, когда вы едите, а я чувствую запах пищи.
– Значит, ты шпионишь за нами по отдельности?
Шпионить – слишком сильно сказано. Мне просто любопытно. Я одинока. И да, признаюсь – я порой наблюдаю за вашей жизнью. Все равно здесь больше нечего делать.
– А чем ты будешь заниматься на следующей неделе, когда мы уедем?
Буду хандрить и опять смотреть на часы, не отрываясь. Может, побью свой восьмидневный рекорд.
Самоуничижительная шутка. Однако мне не смешно. Сама мысль о том, что она останется здесь совсем одна, заставляет меня ее пожалеть. Как странно – сочувствовать привидению, бесплотному духу.
Наверное, со мной в детстве случилась какая-то неприятность, и то давнее событие заставляет меня брать на себя вину, даже если я не несу ответственности за произошедшее. Сначала я взял на себя бремя страданий Лайлы, а теперь вот и Уиллоу.
Может, я обязан купить этот дом? Знаю, Лайла не захочет жить здесь постоянно, но ведь можно приезжать отдохнуть. И Уиллоу не всегда будет одна.
– Мы ненадолго отъедем. К вечеру вернемся.
Куда собрались?
Да, она действительно не присутствовала при нашем с Лайлой разговоре. Вот умора – у привидения есть этические нормы, такие же, как у людей.
– Лайла хочет полакомиться тако. И само собой, заняться шопингом. Так что мы проведем в городе полдня.
Тако? Недурно.
– На твою долю взять?
Очень мило. Однако ты, кажется, забыл – я не могу есть.
– Ночью поешь. Когда Лайла заснет.
На миг клавиши остаются неподвижными, затем она печатает:
И ты не возражаешь, если я снова воспользуюсь телом Лайлы?
Наверное, должен возражать, но ведь Лайле этим никак не навредить. И если уж на то пошло, она получит необходимые калории.
