Уиллоу уже ждет меня в Большом Зале. Я тяну еще несколько секунд, однако в конце концов выхожу из кухни. И на входе в зал застываю как вкопанный – Уиллоу подняла крышку рояля, раскинула руки в стороны и легла на живот в такой позе, будто пытается вскарабкаться на рояль. Заметив мое недоумение, она виновато улыбается.
– Пытаюсь почувствовать звук. Без тела никогда не получалось. Это чудесно.
Я намерен сохранить в памяти свое выступление в этом зале для Лайлы – и точно так же не могу не спеть сейчас для Уиллоу. Кроме меня, она ни с одним человеком не общалась. Ей ужасно одиноко!
И я заставляю себя сесть на банкетку.
– Что ты хотела бы услышать?
– Спой ту песню, над которой сегодня работал на ноутбуке.
– Я думал, ты ушла куда-то. Звал тебя, да не дозвался.
Она отрывает щеку от крышки рояля.
– Не желала прерывать творческий процесс. И притворилась, будто меня нет.
Как ни странно, я что-то подобное подозревал. Порой кажется, я могу ощущать ее присутствие, хотя сам точно не скажу, по какой причине – потому что знаю, что она обитает в доме, или потому что в данную минуту она действительно рядом.
Уиллоу снова ложится щекой на полированное дерево крышки и терпеливо ждет.
Я смотрю на клавиши, пытаясь вспомнить, с чего начинается песня.
– Я ее еще не закончил.
– Спой что есть.
Я перебираю несколько клавиш и поднимаю взгляд. Она закрыла глаза.
– Песня называется «Свободных мест нет», – произношу я негромко.
И пою для нее.
Пусть был я богат, но в душе был я беден,
И что меня ждет в этом мире – не ведал.
Замки отворились, и скрипнули двери,
И камни, и стрелы в меня полетели.
Теперь мы с тобою цари без престола.
Дворец опустел. Мы как будто в неволе.
«Люблю тебя!..» – эхо металось по залам,
Лишь стены запомнили, что ты сказала.
А я так мечтал: время раны залечит.
Вернемся на старт, и любовь будет вечной.
И нам никогда не добраться до финиша.
Но голос все тише, и своды все ниже…
И руки чисты – а сердце в крови,
Душа замирает. Летим на огни.
Но близок рассвет, неоновый свет:
Свободных мест нет.
Но близок рассвет, неоновый свет:
Свободных мест нет.
Ну вот и все. Я вновь смотрю на Уиллоу. Ее глаза по-прежнему закрыты.
Она прижимается к роялю, раскинув руки – будто не хочет, чтобы музыка кончалась. Грустная… словно тоскует о чем-то утраченном. Будет ли она скучать по музыке, когда мы уедем? Больше никто не споет для нее. Не с кем поговорить вечерами, не с кем скоротать время… Так и придется ей плавать по дому в бестелесной оболочке.
Наконец Уиллоу открывает глаза, однако с места не двигается.
Наши взгляды встречаются. Хочу утешить ее – не потому, что невольно проецирую на Уиллоу фрагменты своих чувств к Лайле, а потому что я хочу утешить именно ее. Уиллоу.
– Как жаль, что ты одинока, – шепотом произношу я.
Она улыбается. Улыбка грустная.
– А ведь эту песню написал ты. Значит, я не более одинока, чем ты.
Зал медленно погружается в тишину, которая постепенно окутывает и нас.
– Она любит тебя по-настоящему.
Почему Уиллоу мне это говорит? Неужели она тоже порой испытывает непреодолимое желание прикоснуться ко мне, поцеловать меня – так же, как я хочу коснуться Лайлы и поцеловать ее? И в эти минуты, находясь в теле Лайлы, она ощущает такую же неловкость, как я?
– Сегодня ее тело очень устало. Нужно позволить ей выспаться. – Уиллоу отрывается от рояля. – Идем в спальню?
Я хочу пойти в спальню.
И потому не могу.
Проглатываю готовое сорваться с языка «да» и опускаю глаза.
– Ты первая.
Я кладу пальцы на клавиши.
Она внимательно смотрит на меня, но вместо ответа я начинаю вновь играть мелодию той же песни. Она выходит из зала. Услышав, как закрылась дверь спальни, я обрываю музыку и роняю голову на рояль.
Что я делаю?
Почему не хочу остановиться?
14
Я проснулся с твердым намерением сегодня посвятить себя Лайле. Наверное, чувствовал себя виноватым.
Уделить ей весь день оказалось нетрудным. Она целый день была у меня под боком, в прямом смысле, – погода не оставила нам другого выбора.
Сейчас около полуночи, Лайла еще не спит.
Возможно, чувствует себя не в своей тарелке от одной мысли оказаться в центре торнадо, да еще во время грозы. Я внимательно слежу за прогнозом: синоптики торнадо не обещают, только сильные грозы и ливни. И все же непрекращающиеся удары грома сотрясают дом и держат Лайлу в постоянном напряжении.
Она устроилась на диване в Большом Зале, положив ступни мне на колени, и перечитывает свои посты в соцсетях. Я пытаюсь дочитать книгу, начатую полгода назад – о телеведущем, который заявлял, будто был шпионом, – однако вместо того тупо пялюсь в экран, не воспринимая ни единого слова, потому что беспрестанно думаю об Уиллоу. Лайла согласилась задержаться здесь еще на несколько дней, но уезжать все равно придется.
Уиллоу останется одна.
И просто так к ней в гости не приедешь – гостиница находится у черта на куличках. Дорога займет целый день. Сначала авиаперелет, потом несколько часов за рулем арендованной машины…
Если я хочу когда-нибудь помочь ей найти ответы, надо принять предложение о покупке дома. Пусть даже Лайла откажется здесь жить. Потому что я буду сожалеть, если его купит кто-то другой. Можно снова открыть гостиницу, нанять управляющего. Тогда появятся постояльцы, и Уиллоу не будет так одинока.
Я стану собственником, и у меня будет повод периодически сюда наведываться. Посещать Уиллоу, не вызывая подозрений у Лайлы.
А не будет ли это эмоциональной изменой?
Уиллоу – привидение. Разве она может встать между мной и Лайлой?
Однако в некотором смысле она уже встала между нами.
Мы с Уиллоу начинаем чувствовать себя наедине друг с другом все более комфортно – до такой степени, что я предпочитаю ее общество обществу Лайлы. Гордиться тут нечем: Лайла слишком много для меня значит. Однако я увлечен – и даже одержим – идеей, что наша реальность не единственная из существующих. Причем такое впечатление, что я постепенно отдаляюсь от нашего мира. Меня тянет в мир Уиллоу… а может, ее тянет в мой мир. В любом случае мы принадлежим к разным мирам, но теперь мы нашли способ объединять их, и я перестал интересоваться всем прочим, что меня окружает.
