В этом нет вины Лайлы. Она не допустила ни одной ошибки. Она всего лишь жертва, как и полгода назад, даже если не осознает этого. Единственная ее ошибка – влюбиться в меня.
Я полагал, что наша поездка поможет ей вновь обрести себя. И, наверное, помогла бы, однако я обнаружил присутствие Уиллоу. И ничего не предпринимаю, напротив, позволяю своей увлеченности привидением – или как еще называть Уиллоу? – вбивать все больший клин между собой и другими сторонами моей жизни.
А Лайла, похоже, ни о чем не подозревает. Думает, у нас с ней все хорошо, – потому что она не помнит деталей, не помнит, как прекрасно было все у нас до того, как я, по сути, стал ее сиделкой. Я не жалею о своем решении. И все же, несмотря на любовь и заботу, процесс выздоровления зачастую не обходится без негативных последствий – не только для самих больных, но и для их близких.
– Что читаешь? – спрашивает Лайла.
Она роняет телефон на грудь. Голова повернута, волосы разметались по подушке. Из одежды на ней только шелковый полупрозрачный топ, не закрывающий пупок, и кремовые трусики из того же комплекта. Я кладу телефон на подлокотник, обхватываю лодыжку Лайлы и медленно передвигаю руку в сторону колена.
– Пытаюсь закончить ту самую книгу.
– Какую?
– О телеведущем, который считает себя наемным убийцей.
Она встряхивает головой.
– Не слышала о такой.
У меня едва не вырывается «я же рассказывал тебе», но тут я вспоминаю – это был наш последний разговор перед нападением. В памяти Лайлы этот день не сохранился. Так же, как и последующая неделя. Ни единого слова из наших разговоров в предшествовавшие выстрелам минуты. Иногда я пробую заполнить пробелы в ее памяти; однако сейчас лучше не надо. Мне дурно от одной мысли, что это может спровоцировать ее тревожность.
– Ерунда, обычный роман.
Я ложусь на диван рядом с Лайлой и устраиваюсь поудобнее. Она прижимается ко мне и целует в шею. Меня окутывает аромат ее шампуня – тропические фрукты, манго и банан. Я словно уношусь подальше от штата Канзас, туда, где наверняка хотела бы сейчас оказаться Лайла.
Что она подумает, узнав о покупке дома?
Стоит ли мне его покупать?
Может, лучше собраться и уехать? Я уже не раз пересек черту, и каждая из этих линий может превратиться в высокую стену, через которую нам не перебраться.
– Лидс!
Голос Лайлы доносится словно издалека. Он висит в воздухе, пока я пытаюсь понять, хочу ли я вырваться из сна.
– Лидс, просыпайся!
Ее ладонь у меня на щеке, и мы лежим все на том же диване, прижавшись друг к другу. Не удивительно, что я заснул – если учесть, сколько времени мы с Уиллоу бодрствуем ночами. Мне удается поспать не больше, чем Лайле.
Я запускаю пальцы под шелк ее топика и провожу ладонью по спине. В тот же миг она толкает меня в грудь – настолько резко, что сама скатывается с дивана на пол. Я слышу глухой удар и распахиваю глаза. Затем нагибаюсь. Она лежит на спине и смотрит на меня.
Уиллоу. Не Лайла.
– Извини. – Я вскакиваю, чтобы помочь ей подняться. – Думал, ты Лайла.
Встав, она окидывает взглядом одежду, в которой была Лайла – вернее сказать, почти полное отсутствие одежды.
– Тебе лучше пойти переодеться, – хриплым голосом говорю я. Она бегом бросается наверх.
Я иду на кухню готовлю нам кофе. Я устал. Уже поздно, и казалось бы, последнее, что мне нужно – это кофе. А вообще последнее, что мне нужно – это предлог сидеть и болтать с девушкой, которая Лайлой не является. Однако когда Уиллоу возвращается, я чувствую облегчение и мгновенно забываю о своих предубеждениях.
На Уиллоу футболка и пижамные брюки Лайлы. Она принюхивается к кофе.
– Неплохая идея.
Я наполняю две чашки, одну из них придвигаю к ней. Мы с Уиллоу стоим за барной стойкой плечом к плечу. Я добавляю себе в кофе сливки, она размешивает сахар.
– А ты знаешь, что в древней арабской культуре женщина была вправе развестись с мужем, если ему не нравился приготовленный ею кофе?
Я наклоняюсь над стойкой.
– Неужели?
Она кивает и смотрит мне в лицо. Медленно отпивает из своей чашки и произносит:
– Вычитала в одной из книг. В Большом Зале.
– И много книг ты там прочла?
– Все.
– А какие-нибудь еще интересные факты узнала?
Она отставляет чашку в сторону и, подтянувшись, садится на столешницу.
– Самый дорогой в мире кофе производят в Индонезии. А дорогой он потому, что зерна поедают и переваривают в своем кишечнике дикие кошки, и лишь потом из них делают кофе.
Неожиданно… Я смотрю в свою чашку и корчу рожу.
– То есть как? Зерна кофе извлекают из кошачьего дерьма?
Она кивает.
– И люди платят больше денег, если он произведен из кошачьего дерьма?
– У богатых свои странности, – смеется Уиллоу. – Вот и ты когда-нибудь станешь таким. Будешь плавать на своей мегаяхте и пить кофе из кошачьего дерьма.
– Жуть. Надеюсь, со мной подобного не случится.
Уиллоу упирается руками в столешницу и слегка откидывается назад, при этом качая ногами.
– Твоя мама… Какая она?
Я теряю дар речи.
– Моя мама?
– Я иногда слышу, как ты разговариваешь с ней по телефону.
Много раз в течение дня я раздумываю, где находится Уиллоу, когда она не в теле Лайлы. Неужели она повсюду меня сопровождает? Или целый день торчит в Большом Зале? А ходит ли она за Лайлой?
– Моя мама очень хорошая. Я счастливчик.
Уиллоу медленно выдыхает, смотрит на свои ноги и прекращает качать ими.
– Интересно, какой была моя мама.
Впервые она признает, что могла раньше жить нормальной человеческой жизнью – до того, как оказалась в теперешнем состоянии. Неужели наступил перелом? Неужели она захотела узнать о своем прошлом?
– Я думаю принять предложение и купить дом.
Уиллоу оживляется.
– Купить этот дом? Ты серьезно?
Я киваю.
– А Лайла захочет жить здесь?
– Скорее всего, нет. Однако я могу подать ей это как вложение капитала. И у меня будет повод навещать тебя.
– Почему ей здесь не нравится? Я просматриваю ее воспоминания об этом месте, и они все замечательные.
– С тех пор много чего случилось. Не думаю, что ей не нравится конкретно здесь. Просто после выписки из больницы у нее не было возможности обрести постоянное жилье. По-моему, она нигде не почувствует себя дома, пока мы вдвоем не подберем себе что-то подходящее, и сомневаюсь, что ей придется по душе настолько уединенное место.
