Детектив снова опускает стекло, наклоняется и рассматривает вмятину.
– Не стоит портить машину Рэндалла. Он и так будет немало озадачен, когда проснется на рабочем месте, не помня, где и как провел половину вечерней смены. – Мужчина сдает назад и медленно начинает разворачиваться. – Люди умирают ежесекундно, нужно торопиться на помощь другим. – Он машет мне рукой. – Я на связи. Хотелось бы знать, как вы с Лайлой справляетесь.
Он выезжает на дорогу.
Мы молча смотрим вслед.
Ответы мы получили. Не больше и не меньше.
Я разочарован и не знаю, что делать. В то же самое время наконец появилась некоторая определенность. Будто прядь волос, душившая мое сердце, наконец распуталась и сердце вновь может биться свободно, как оно билось только в присутствии Лайлы.
Короткое «тюк» и за ним длинное «БУХ».
– Лайла! – шепчу я.
– Да?
– Ничего. Просто хотел назвать тебя по имени. – Я привлекаю ее к себе и удерживаю несколько секунд. Мы молча стоим перед домом. Я обнимаю не Сэйбл, не Уиллоу и не фальшивую версию Лайлы.
Я обнимаю мою Лайлу.
Хотя я не знаю, как удержать ее навечно, прямо сейчас я обнимаю ее. И больше не допущу, чтобы она провела в одиночестве хотя бы одну ночь.
23
В последний час обстановка в доме радикально изменилась. Первые десять минут мы целовались, обнимались, наслаждались осознанием того, что наша любовь сумела преодолеть границы между мирами. Теперь мы понимаем, почему душа Лайлы оказалась здесь. Тем не менее ответ на один вопрос вызвал миллион новых вопросов и неожиданную печаль.
Даже не знаю, как правильно отнестись к тому, что Лайла, по сути, мертва – потому что вот она, рядом со мной. И в то же время ее нет.
Да, она вернулась ко мне, однако каким страшным способом! И я чувствую себя дальше от нее, чем когда-либо, – хотя мы стоим рядом.
Я чувствую себя беспомощным.
Лайла прижимается к моей груди, а я понятия не имею, что делать. Не хочу оставаться лицом к лицу с Сэйбл. Я слишком зол, чтобы это выдержать.
– Как считаешь, Сэйбл знает? – Лайла на миг отстраняется и заглядывает мне в глаза.
Я качаю головой.
– Нет. Полагаю, она озадачена. Она помнит то, чего не может объяснить. То, чего нет в голове, которую она считает своей.
– Как это, наверное, ужасно для нее! Очнуться в больнице с противоречащими друг другу воспоминаниями. Узнавать Аспен и маму, но не вполне понимать, кто они. А потом услышать, что это ее родные.
Я беру лицо Лайлы в руки.
– Не переживай за нее. С нами все было бы в порядке, если бы она не заявилась ко мне с намерением отомстить.
Лайла кивает.
– Ты скажешь ей? Что в действительности она Сэйбл?
– Наверное. Она должна знать, за что ее привязывают к кровати.
– И когда?
Я пожимаю плечами.
– Чем скорее, тем лучше. Тогда, надеюсь, мы быстрее найдем решение.
– А если она потребует отпустить ее?
– Потребует. Не сомневаюсь.
– И ты ее отпустишь?
– Нет. – Я качаю головой.
Лайла озабоченно сдвигает брови.
– Нельзя удерживать ее насильно. Если кто-нибудь узнает, у тебя будут проблемы с законом.
– В твоем теле она отсюда не уйдет. Не отдам.
– Попробуй убедить в этом полицию.
– Так или иначе, она останется здесь, пока мы что-нибудь не придумаем.
Лайла отстраняется от меня.
– Ты слышал, что сказал детектив. Проблему не решить.
– А еще он добавил, что это редкий случай. Может, подобное происходило, просто не настолько часто, чтобы кто-то сумел найти решение. Мы будем настойчивы. Мы справимся, Лайла.
Я вновь обнимаю ее, надеясь успокоить. Однако от Лайлы не скрыть мое учащенное сердцебиение.
Я в таком же смятении, как и она. Если не больше.
– Пора рассказать ей все. Надеюсь, она поймет, что наделала, и прекратит сопротивление. И даже поможет нам.
Лайла всегда видела в людях только лучшее.
Проблема одна – достаточно ли у Сэйбл благородства, чтобы захотеть нам помочь. Ведь именно по ее милости мы попали в такую ситуацию.
– Ладно, – соглашаюсь я. – Только сначала я должен тебя привязать.
Лайла ложится в постель. Я затягиваю узлы.
– Сейчас ты в гневе… Не будь пристрастен.
Я киваю. Но ничего не обещаю.
В гневе – еще мягко сказано.
Лайла делает вдох и закрывает глаза. А открывает их уже не Лайла. Я чувствую лишь злость. Не ощущаю угрызений совести, когда она начинает молча плакать, не считаю себя виноватым, когда она умоляет развязать веревки. Просто сажусь на краешек постели и смотрю на нее.
По крайней мере, на этот раз она не истерит и не вопит. Можно нормально поговорить.
– Теперь ты отпустишь меня?
– Сперва я хочу задать тебе один вопрос.
– А потом отпустишь?
– Да.
– Хорошо, – кивает она. – Только, пожалуйста, сначала развяжи. Я много часов провела в одной позе.
На самом деле всего минуту. Она представления не имеет, что большую часть времени свободно разгуливает по дому.
– Ответь на вопрос, потом развяжу.
Она ерзает на постели, чтобы отодвинуться подальше. Потом прижимает к груди колени и нервно смотрит на меня.
– Ты какой-то сердитый. Почему?
– Что ты помнишь о том вечере, когда в тебя стреляли?
– Не люблю говорить об этом. Сам знаешь.
– Почему не любишь? Потому что твои воспоминания отличаются от моих?
– Нет. Потому что я совсем ничего не помню.
– Неправда. Ты помнишь, вот только твои воспоминания слишком противоречивы.
Она мотает головой.
– Не хочу об этом говорить.
Я продолжаю расспросы, не обращая внимания на ее мольбы.
– Я знаю, что творится у тебя в голове. Амнезия? Как бы не так… Тебе просто сложнее получить доступ к воспоминаниям Лайлы, потому что они перемешаны с другими воспоминаниями. Вот почему… иногда, когда я упоминаю какие-то события, ты не в состоянии немедленно извлечь их из памяти. Тебе нужно найти информацию. Отсеять лишнее.
Она давится воздухом.
Я наклоняюсь и смотрю ей прямо в глаза.
– Никогда не отмечала, что у тебя слишком много воспоминаний? В том числе таких, которые тебе не принадлежат?
