– Джош? У тебя есть минутка?
– Конечно. – Он следует за мной через гостиную в кухню, где мы, я надеюсь, окажемся за пределами слышимости.
С большей силой, чем нужно, я захлопываю за братом дверь.
– Ты издеваешься надо мной?!
Он вопросительно хмурится.
– Что ты имеешь в виду?
– Это! – Я указываю в сторону зимнего сада. – Шоу, которое ты устроил.
По крайней мере, ему хватает порядочности, чтобы устыдиться.
Ненадолго, но все же.
– Я должен был придумать что-то, что можно рассказать, – тихо объясняет брат, засунув руки в карманы джинсов. – Я же говорил тебе об этом в офисе. Кроме того, не было похоже, что мы могли бы обдумать этот план вместе, ведь в конце концов ты полностью проигнорировал мои звонки до выписки.
– Да, потому что ты, идиот, пронес наркоту в реабилитационную клинику!
Он застывает в испуге.
– Не мог бы ты быть так любезен и говорить тише, пожалуйста? Семья не должна знать об этом, как и соседи.
– Пошел ты.
Вот и все. С меня хватит. Когда я собираюсь уходить из кухни, Джош хватает меня за руку и останавливает.
– Прости, ладно? – говорит он. – Сколько раз я еще должен извиниться?
– Может быть, пока я тебе не поверю? Или как насчет ради разнообразия сказать правду?
– Правду? – недоверчиво повторяет он, коротко рассмеявшись. – Значит, ты хочешь, чтобы я рассказал нашим родителям, что их старший сын – бывший наркоман, который не справился с их ожиданиями, поэтому утонул в коксе? Что ему пришлось лечь в реабилитационную клинику, потому что однажды он чуть не сдох от передоза? Что он неудачник, который ничего не может исправить и у которого пятизначные долги? Да, конечно, – Джош презрительно фыркает и отпускает меня. – Уверен, мама и папа будут в восторге.
– Они поймут, – возражаю я.
Но Джош только качает головой. Он пробегает взглядом вверх-вниз по кухонному островку и поправляет рукой волосы.
– Я не могу сказать им правду. Они будут думать, что я неудачник. Я тоже так считаю, но не хочу, чтобы об этом узнала вся семья.
Я сжимаю кулаки, но заставляю себя сохранять спокойствие. Один из нас должен оставаться в здравом уме.
– Что тогда? Ты предпочтешь рассказывать им лживые истории о путешествиях и воображаемых подружках? Ты действительно думаешь, что тебе это сойдет с рук? Ты действительно думаешь, что можешь жить, как раньше? Тебя выписали из клиники. Ты сделал это. Поздравляю! Но ты не можешь притворяться, что ничего не случилось. Будто не эта жизнь, в которую ты снова погружаешься – прямо сейчас! – привела тебя к зависимости.
– Ты говоришь, как мой нарколог.
Я закатываю глаза.
– Черт возьми, Джош, я серьезно! Даже если ты чист сейчас, дома ничего не изменилось. Родители возлагают на тебя свои ожидания – они не отступили. Ты же слышал папу и дядю Александра, ты был там, когда они говорили о планах расширения и твоей роли в нем. И ты просто хочешь притвориться, что эта работа всегда была твоей мечтой?
– Подожди… – Джош опирается о кухонный островок и словно приковывает меня к месту своим тяжелым взглядом. – Дело вовсе не во мне, да? Или по крайней мере не только во мне. Ты так же застрял, как и я. Ты признался им, что тебя не интересует архитектура и тем более работа в фирме?
Я стискиваю зубы. Дерьмо. Разговор пошел не в том направлении. Определенно нет. Кроме того, моя жизнь не имеет никакого отношения к делу, и Джош последний человек, с которым я хочу говорить о своем будущем.
– Не впутывай меня в это, – выдавливаю я. – То, что я делаю или не делаю, не имеет ничего общего с твоими дерьмовыми решениями.
Джош громко смеется.
– Правда? Так вот почему ты расстроен. Не из-за меня. На меня тебе плевать, это мы оба поняли по прошлой неделе, иначе бы ты перезвонил. Но нет, все дело в тебе, младший брат. В Чейзе Уиттакере и его будущем. Дай угадаю: если я не признаюсь родителям, ты тоже не сможешь? У тебя не хватит смелости сказать им правду, если я не сделаю это первым и не приму на себя весь удар. Разве не так?
Если бы не кухонный островок, кастрюли, сковородки и баночки со специями между нами, я бы врезал Джошу. Я с трудом держусь, чтобы не выйти из себя и не ударить его. Но я этого не делаю. Ведь возможно… при определенных обстоятельствах… он прав. Не во всем, но небольшая часть того, что он только что сказал мне в лицо, – правда. Я делаю то же самое, что и он – не говорю родителям правду. Я держу рот на замке. Лгу всем окружающим. Не только ради Джоша, но и ради себя самого. И это делает меня чертовым лицемером.
– Что же? – продолжает Джош. – Язык проглотил? Или ждешь, когда можно будет броситься в драку, как раньше? Хотя, кажется, ты это уже сделал, – добавляет он, кивком указывая на меня. На мое лицо. На синяк. На почти зажившие ссадины на костяшках пальцев.
– Это не имеет никакого отношения ни к тебе, ни к нашему делу, – выдавливаю я сквозь стиснутые зубы.
– Да неужели? – допытывается он. Боже, брат всегда был таким раздражающим? – Тогда с чем это связано?
Это его не касается. Я качаю головой и делаю шаг назад. Хватит. У меня предостаточно проблем, мне не нужны еще и проблемы Джоша. Он хочет лгать всем вокруг и играть в идеальный мир? Пожалуйста. Вперед. Но он не должен ожидать, что я и дальше буду подыгрывать ему.
Я направляюсь к двери, чтобы выбраться отсюда, из кухни и из этого дома, потому что, черт возьми, я едва могу дышать, но голос Джоша меня останавливает.
– Ты серьезно? – кричит он. – Ты серьезно, твою мать? Ты пытаешься учить меня жизни, но если я отвечаю тебе тем же, ты убегаешь? Вау. А я думал, что ты хоть чему-то научился после трагедии с Джаспером.
Вот и все. Что-то в моей голове отключается. Я резко поворачиваюсь и бросаюсь на Джоша.
Но, прежде чем мой кулак врезается в его лицо, меня ловят сзади. Я борюсь с захватом, но это мертвый номер. Кто-то закрывает собой Джоша, это Лекси.
– Ты с ума сошел? – шипит она и смотрит на меня широко распахнутыми от ужаса глазами.
Постепенно я прихожу в себя. Мы с Джошем больше не одни на кухне. Папа и дядя Александр рядом, и, если я не ошибаюсь, сзади меня держит Ксандр. Когда я перестаю сопротивляться, он ослабляет хватку, но до конца не отпускает.
– Что, черт возьми, здесь происходит? – Отец говорит так громко, что не я один съеживаюсь.
– Квентин… – Мамин голос тихий и предупреждающий. Она стоит в дверях и все время оглядывается через плечо, словно ожидая, что Фил и другие дети могут прибежать сюда. Когда она смотрит на меня и я вижу замешательство в ее глазах, но прежде всего разочарование, я чувствую себя разбитым и опускаю руки. Гнев, который я только что чувствовал, немедленно исчезает, и ему на смену приходит стыд.
