Я останавливаюсь в дверном проеме.
– Ты видела мою одежду? Ту, которую я купила летом, с цветами и яркими узорами? Она в прачечной?
Мама на мгновение задумывается, она выглядит искренне удивленной.
– Я разобрала твою сумку, когда ты приехала, и унесла вещи в прачечную. Но ты ни разу о них не спрашивала, и эта одежда не подходит тебе, поэтому две недели назад я пожертвовала ее на благотворительность вместе с парой своих старых платьев и обуви. Кто-то теперь сможет порадоваться новым вещам.
Я просто таращусь на маму. Она же не серьезно, да? Она не может так думать.
– Ты… ты отдала мои вещи? – повторяю я. Две недели назад? Как я могла этого не заметить?
И почему она ничего не сказала мне?
– Не могу поверить, что ты это сделала, – выдавливаю я, теперь я совсем не похожа на старую Хейли. Старая Хейли – хорошая, послушная, никогда не начнет ссору. – Почему, мама? И почему ты не спросила меня об этом?
– Но, Хейли… – Мама произносит это так, будто это я та, кто ведет себя совершенно невыносимо, а не она. Будто самая очевидная вещь в мире – разобрать за меня мою одежду и самой решить, что я могу оставить, а что нет. Будто у меня нет ни малейшей причины расстраиваться по этому поводу. Или злиться. Точно так же она поступила с вещами Кэти.
– Эти вещи были на тебе, когда… – она не заканчивает. Даже сейчас, пять недель спустя, она все еще избегает разговора о том дне на плато.
– Это не дает тебе права действовать за моей спиной!
– Воробушек… – Папа встает с дивана. – Просто успокойся. Твоя мама хотела как лучше.
Ну вот, теперь она вытирает уголки глаз от слез.
– С этими платьями связаны ужасные воспоминания, поэтому я хотела… прости.
Дыши, Хейли. Дыши.
Меня трясет, но мне как-то удается продолжать дышать. Может быть, смешно так расстраиваться, ведь это была всего лишь одежда. Но это была моя одежда. Вещи, которые я выбрала для поездки сама. Вещи, которые подходили той новой, смелой Хейли. Они связаны с тремя особыми месяцами в моей жизни.
Ногти впиваются в ладони, когда я смотрю на потрясенные лица мамы и папы. Я хотела бы рассказать, как важны для меня эти вещи, но не могу. Я хотела бы злиться или устроить дикую истерику, чтобы родители наконец поняли, что натворили, но у меня нет сил. Мама сокрушенно смотрит на меня, и я готова поклясться, что она думает о том, смогу ли я себе навредить из-за этой ситуации или нет.
Ненавижу уступать, но и ссориться с родными не желаю. Мои руки сжаты в кулаки, но плечи медленно опускаются.
– Все нормально, – бормочу я и отворачиваюсь к лестнице.
– Не хочешь присоединиться к нам? – кричит мне вслед папа. – Фильм хороший.
Я качаю головой. Пытаюсь заставить себя улыбнуться, но ничего не выходит.
– Я что-нибудь почитаю, а потом лягу спать. Спокойной ночи.
– Сладких снов, воробушек.
Я поднимаюсь по лестнице ужасно усталой. В принципе, мама права. Нет причин расстраиваться. Это просто одежда, верно?
Нет. Это воспоминания. То, что я носила, когда впервые в жизни стала собой. Храброй Хейли. Мне было так страшно во время поездки, я переживала, сомневалась в себе, но ехала дальше. Обращаться к людям за советом. Подружиться с незнакомцами. Сесть одной за столик в кафе. Спать ночью в машине. Ехать на могилу лучшего друга. Все это и многое другое пугало меня, но я все равно прошла через эти испытания. Я хотела быть смелой ради Кэти – и в конце концов ради себя. И теперь все эти переживания – лишь бледные воспоминания. И те платья, которые своими яркими узорами и цветами напоминали мне, кем я стала, безвозвратно исчезли.
Я возвращаюсь в комнату. Мой взгляд случайно падает на запястье, и я тяжело сглатываю. Не все, что напоминает мне о лете, исчезло. Кончиками пальцев я провожу по маленьким черным птицам на коже. Татуировка уже не болит, хотя набивать ее было сущим адом. Тогда это казалось мне просто еще одним испытанием на смелость, но теперь… Теперь это доказательство того, что это лето вообще существовало. Мне не нужна старая одежда, потому что у меня есть татуировка. А еще у меня остались мои воспоминания.
Я сажусь на кровать, но вместо того, чтобы взять книгу с тумбочки, хватаю телефон и читаю последнее сообщение.
«Я приеду тебя навестить».
Четыре слова. Четыре коротких слова, которые заставляют мое сердце биться чаще и улыбаться всякий раз, когда я думаю об этом. Я до сих пор не могу поверить, что Чейз на самом деле хочет приехать. Я не рассказала об этом родителям, так как, судя по тому, что произошло буквально пять минут назад, они не высокого мнения о жителях Фервуда. Как бы они отреагировали, если бы Чейз вдруг оказался на их пороге?
О нет. Этого не произойдет. Я сказала ему, что он должен дать знать, как только будет рядом, а потом… потом мы что-нибудь придумаем.
Но Чейз не выходил на связь уже несколько часов, и я понятия не имею, где он. Скоро десять. Слишком долго мама и папа не будут бодрствовать. Они ложатся спать не позже одиннадцати. Хотя оба работают – папа в юридической фирме, а мама в магазине косметики, – в последние недели, по крайней мере, кто-то из них всегда был дома со мной.
Родители утверждают, что просто хотят провести со мной свободное время, но я не могу избавиться от ощущения, что они следят за мной, что они все еще не доверяют мне. И, возможно, никогда не научатся доверять мне снова.
Секунды, возможно, минуты я пялюсь на смартфон, но нового сообщения не приходит, пока я, наконец вздохнув, не откладываю его в сторону. Я выскальзываю из джинсов, игнорирую таблетки на тумбочке – приму их потом, когда схожу за стаканом воды, – и достаю книгу. В некоторые дни мне легко погружаться в выдуманные литературные миры и не замечать повседневной жизни, в другие, как сегодня, мне приходится заставлять себя это делать: иногда я буквально смотрю на страницу, не зная, что, собственно, только что прочитала. Поэтому я начинаю все сначала. Снова и снова, пока у меня не слипаются глаза от усталости.
Меня будит звук вибрации телефона. Я вздрагиваю и сажусь на кровати.
Прикроватная лампа все еще горит, но в доме тихо, а снаружи совершенно темно. Рука дрожит, когда я беру телефон и открываю сообщение.
«Я здесь».
Мое сердце начинает биться как сумасшедшее. Я отбрасываю одеяло и встаю. Из окна я ничего не могу разглядеть, для этого слишком темно. Но Чейз здесь. Он написал мне, что приехал.
Теперь я еще больше хочу, чтобы мои пестрые платья оказались в шкафу, но мне приходится довольствоваться скучными рубашками, унылыми свитерами, широкими футболками и толстовками. Расстроенная, я снова захлопываю дверцы шкафа – как можно тише, чтобы родители меня не услышали. Тогда я вспоминаю, что, возможно, мне стоит проверить время – ведь Чейз все еще не получил ответа.
