Это похоже на безумие, и я не хочу, чтобы оно заканчивалось. Плевать, что Куп сидит прямо возле меня и что мы не одни. Лишь когда включат свет, я ее отпущу.
Все мое тело напряжено, я сижу здесь, в полном зале кинотеатра, с очевидной эрекцией и еще никогда не был так благодарен самому себе за то, что не сдал куртку в гардероб. Если другие это увидят, я пропал. Никто не завелся бы от этого фильма… А какие еще тогда остаются варианты?
Тем временем Зоуи перехватывает контроль, изучает мои ладони, пробирается под толстовку и исследует линии мускулов.
Я тихо кашляю. Изначально это был стон, который, к моему везению, я быстро успел подавить. Если бы мы находились тут одни, совсем одни, наверное, я усадил бы ее к себе на колени. Целовал бы ее, дал бы волю рукам и гладил ее шею, спускаясь к плечам и ключицам, по бокам, под ребра…
От фантазий лучше не становится.
А потом мне приходится признаться себе, что я бы так не сделал. Как бы ни возбуждали эти мысли, не сделал. Это было бы нечестно. Во всяком случае, до тех пор, пока у меня не хватит духу рассказать ей правду. Показать ей то, что является частью меня, показать ей, кто я. Зоуи ничего обо мне не знает. А ничего – это гораздо меньше того, чего я желаю.
Мой взгляд перемещается на нее, я смотрю на Зоуи со стороны. Вспышки экрана освещают ее лицо, отражаются в глазах и дают мне понять, что ей так же трудно дышать, как и мне. Ее грудь быстро поднимается и опускается, губы приоткрыты, и не знай я правду, решил бы, что это из-за фильма, его драматургии, особенно под конец.
Она должна получить от этого удовольствие. Прежде всего от финала. Поэтому я сжимаю ее ладонь, не давая продолжать, – и взгляд Зоуи мгновенно встречается с моим. Непонимающий, удивленный, открытый. Но я улыбаюсь, киваю вперед и отодвигаюсь.
Это хорошо, так будет правильно.
Проходит не больше пятнадцати минут, и я убеждаюсь, что так и есть. Загорается свет, я вижу заплаканные лица ребят, и Зоуи улыбается мне. Так искренне. Это улыбка, ради которой я готов заплатить любую цену, лишь бы смотреть на нее снова и снова.
Еще какое-то время мы просто сидим, болтаем о фильме и о том, как невероятно было увидеть его в кино. Энди все еще не может поверить, что попала именно на этот фильм. Вероятность была так мала, но тем не менее это произошло. Я периодически киваю, делаю вид, что участвую в разговоре, хотя мои мысли вертятся вокруг Зоуи, моего прошлого, протеза… Оказалось не трудно скрывать его от остальных. Они не задавали вопросов, а я никогда не давал им повода. Возможно, мои протезы не идеальны, но чертовски хороши. Тому, чтобы они не бросались в глаза, я всегда придавал огромное значение, отсюда особое покрытие, подогнанные под меня размеры голени и подвижная темная ступня. Плюс темные носки и не слишком узкие джинсы. И по той же причине я не разгуливаю нигде в шортах или коротких штанах – даже летом. К счастью, в Сиэтле не бывает такой дикой жары, чтобы это стало невыносимо.
Но что, если… если бы мне больше не пришлось этого делать? Если бы я не захотел больше этого делать? Неужели правда была бы настолько ошеломляющей?
Да. Для меня была бы, нет – есть.
Левая рука опускается вниз, на коленку.
Притом слова выговорить легко. Я всего-то должен сказать: Эй, Зоуи, у меня протез. Я потерял ногу ниже колена. В автомобильной аварии.
А вот с этого момента все становится сложнее. Поскольку тут начинаются вопросы.
Как это случилось? Ну, я напился и угнал бабушкину машину, на которой ночью выехал на дорогу. На слишком высокой скорости. Я этого хотел. Был в отчаянии. Наверное, даже хотел умереть. Автомобиль буквально намотало на дерево, а я потерял не только собственную гордость и карьеру профессионального футболиста, но и часть ноги. И нанес очень глубокую рану бабушке.
Затем последовал бы последний неизбежный вопрос в этой причинно-следственной цепочке.
Почему?
Потому что был молодым, разгневанным и эгоистичным идиотом.
Потому что не мог жить с тем, что мои родители погибли.
Они тоже попали в аварию – и не вернулись.
28
Зоуи
Дышать. Нужно дышать. Речь не обо мне.
Четыре…
Все закончилось.
Три…
Я это пережила и все сделала правильно.
Два…
Это не моя вина.
Один…
Я могу дышать. Я свободна.
– Доедать будешь? – Мел, жуя, указывает на остатки моей запеканки из макарон, которые я уже две минуты просто гоняю туда-сюда по тарелке. – Ох, давай сюда. Никто не сможет на это смотреть. – Она меняет наши тарелки местами и подчищает мою порцию, пока я со вздохом опускаю вилку.
– Думаю, я взвалила на себя чересчур много семинаров. Не говоря уже о лекциях между ними.
– А я думаю, у тебя совсем другая проблема, – с набитым ртом бубнит она.
– Ерунда. Я справляюсь.
– «Я справляюсь» обычно говорят, если не справляются. Твоя подруга – психолог, не забывай об этом.
– Будущий психолог. На первом семестре.
– Не цепляйся к деталям. Итак? Когда ты поговоришь с Диланом? – Мел внимательно смотрит на меня.
Я сама задаюсь этим вопросом с воскресенья, с тех пор как мы ходили в кино. Фильм был потрясающим, по крайней мере та его часть, которую я запомнила, и атмосфера тоже. И всякий раз, стоит вспомнить о том, что со мной творилось от одного лишь прикосновения Дилана к моей руке, внизу живота что-то сжимается. Пока он не остановился. Пока не включился свет, мы все не вышли из кинотеатра и Энди не спросила, нет ли у нас желания еще погулять или выпить кофе, а мы оказались единственными, кто замешкался. Дилан почти не смотрел в мою сторону, и я… в конце концов сказала «нет». Мне больше хотелось вернуться домой. Уже наступил вечер, понедельник обещал быть длинным, и невзирая на то, что поход в кино получился замечательным, телефонный разговор с мамой лишил меня сил, а к нему потом прибавился момент с Диланом.
К моему удивлению, он тоже отказался и повез меня домой. Он не пошел с остальными, и когда меньше получаса спустя мы стояли в коридоре между нашими комнатами, глядя в глаза друг другу, я была уверена, что ничто себе не нафантазировала. Ни открытые или незаметные взгляды, ни прикосновения или это притяжение между нами – и уж точно не поцелуй на кухне.
Понимаю, что мы решили не спешить и не торопить события, однако в ту секунду меня терзал вопрос, что именно это означает на самом деле. Приведет ли оно нас вообще куда-нибудь или это лишь отговорка, так как нам слишком страшно. Потому что нам страшно.
Я поблагодарила его за прекрасно проведенное время в кино, и даже в моих собственных ушах это прозвучало, как обыкновенное клише. Пожелав ему хорошего вечера, я собиралась уйти к себе в комнату, как вдруг Дилан нагнулся ко мне, взял мое лицо в ладони, и мы просто стояли так, нос к носу и с бешено колотящимися сердцами. Мне хотелось вновь его поцеловать. Но еще я поняла, что он боролся с собой. Увидела в его взгляде, в выражении лица, а его напряжение можно было буквально потрогать руками.
