Книга Комендантский год, страница 12. Автор книги Александр Тамоников

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Комендантский год»

Cтраница 12

«Что я здесь делаю? – подумал Вадим. – Такая благостная семейная идиллия».

– Вы заметили, Алевтина Владиславовна, как немцы ценят вашего брата? Меня не проверяли. К вам полнейшая любезность и готовность обслужить. Конвоем обеспечили и совершенно безвозмездно. Высокая персона ваш родственник, хоть и неполноценный славянин. Что вам мешает сдать меня по прибытии в Локоть и купаться в лучах его славы?

Последняя фраза была лишней, слетела с языка и даже не застряла. Можно отринуть патриотизм, родной советский строй, к которому Алевтина вроде бы не испытывала жгучей любви. Но оставался маленький мальчик, живущий в блокадном Ленинграде на попечении добрых дяденек из НКВД. Хотя, возможно, и тетенек.

– Дурак вы, Вадим Андреевич, – прошептала Алевтина. – Не наговорились вчера на эту тему? Будем постоянно ее мусолить, пока не доведем до греха?

– Тише, Алевтина Владиславовна. Мы не одни. Так можно раньше времени довести до греха. Простите, не повторится. Нам ехать больше двух часов. Все это время вы будете дуться на меня как мышь на крупу? Не возражаете, если я буду называть вас просто Алевтиной? А то язык сломаешь с вашим отчеством.

– Называйте как хотите. Можете сразу величать подсудимой.

Разговор не клеился.

Водитель потерял интерес к пассажирам, пялился в лобовое стекло.

Колонна вышла за пределы Курска. Потянулись перелески, потом опять дома. Это был пригородный поселок, в котором стояло бронетанковое подразделение.

Вадим впервые увидел «тигры», новейшие тяжелые танки вермахта. Смотрелись они грозно, имели расширенную колесную базу, мощную броню. Это были уже не единичные образцы. Промышленность Германии поставила свои чудища на поток. Зорин видел, что в грядущих танковых сражениях Красной армии придется весьма непросто. Колонна этих монстров шла по параллельной дороге, волоча за собой шлейф пыли.

Рука майора контрразведки СМЕРШ машинально потянулась к сигаретной пачке. Алевтина шевельнулась, сделала большие глаза.

– Вадим Андреевич, вам меня совсем не жалко? Лучше сразу пристрелите. Не можете потерпеть каких-то два часа? Вы недавно курили. И не смотрите с укором. Ваше здоровье от этого нисколько не пострадает. Господи, да что с вами делать? Хорошо, отодвиньтесь от меня подальше и курите в окно.

Водитель тоже закурил. Алевтина застонала, закрыла лицо руками. Вадим перехватил недоуменный взгляд унтера. Мол, что это с ней?

Вскоре машина въехала в лес. Мелькали изогнутые осины, утонувшие в зарослях кустарника.

Женщина насторожилась, глаза ее забегали.

– Не волнуйтесь, это безопасно, – сказал Вадим. – Этот район находится под контролем германской армии. Партизаны здесь – крайняя редкость. Именно они представляют собой главную опасность для нас. Думаете, станут разбираться, кто сидит в «Опеле»? Но не переживайте. Тут действительно спокойно. Не желаете поговорить? Вы работали медсестрой, до того как сменили свою профессиональную ориентацию?

– Работала. Сначала в Выборге, потом в Ленинграде. Я всегда хотела стать детским врачом. Дважды поступала, проучилась год на дневном отделении. Потом перевелась на вечернее. Были разные препятствия, несколько раз приходилось приостанавливать учебу. Потом началась война, а это, сами понимаете…

– Что с вашим мужем?

– С мужем? – Она наморщила лоб, не сразу поняла, о чем речь. – Я совсем забыла. В нашей стране ведь не принято растить детей в одиночку. Не было у меня никакого мужа. Вроде не глупая уже была, двадцать восемь неполных лет. В общем, пролетел мимо святой дух, хорош был, в мундире летчика. Я могла впоследствии его найти, написать кляузу начальству, призвать к ответственности. Но какой в этом смысл? Все равно опять улетит. Хоть имя успела спросить. Отчество у сына не выдуманное. Александр Евгеньевич, мое солнышко! – Взгляд женщины потеплел, на бледных щеках заиграл румянец. – Знаете, сотрудники НКВД в блокаду тоже не объедались. Но были какие-то пайки, иногда перепадали крохи со столов начальства. Сашу я кормила регулярно, не обильно, но трижды в день. Себе отказывала, лишь бы он не испытывал голода. Поэтому сын у меня не какой-нибудь рахитный, нормальный добрый мальчик, умеет улыбаться. Сейчас в Ленинграде по-прежнему плохо. Блокаду частично прорвали, проложили дорожку, хлебные нормы подросли, проявляется продуктовое разнообразие, а все равно. И вот еще что, Вадим Андреевич. – Взгляд Алевтины стал строгим. – Это важно. Не проговоритесь Брониславу, что у меня есть сын. Он умер от голода, скажем, в прошлом году. Я до сих пор не могу оправиться. Бежать из Ленинграда с агентами абвера и оставить большевикам живого сына!.. Бронислав не поверит.

– Я понял вашу мысль. Но вам не кажется, что Каминский все равно узнает? Имея связи и влияние, сделать это не сложно.

– Для этого нужно время, в конце концов. О чем вы говорите? После откровенной беседы с Брониславом это уже не будет иметь значения.

– Да, согласен. Кстати, насчет откровенной беседы. У меня есть важные дела в Локте. Прошу простить, но только ради них я и подписался на эту авантюру. Первые день-два никаких откровенных бесед! Вы прибыли к брату и намерены у него остаться. Ваше руководство должно было поставить вас в известность. Приступать к своей работе будете только после моей отмашки.

– Хорошо, я учту.

– Расскажите про Бронислава. Каков он? Что от него можно ожидать?

– Он был нормальным, самым обыкновенным советским человеком. Каким стал сейчас, я не знаю, но разве трудно догадаться? Наша семья фактически польская, хотя корни ведем из Белоруссии. Отец был потомственным дворянином, в восьмидесятые годы прошлого века переехал в Петербург. Мама – по отцу полька, по матери – прибалтийская немка. У нас есть брат Александр. Он в двадцатые годы уехал в Польшу, связь потерялась. Бронислав родился в Витебской губернии, в семнадцатом году поехал в Петроград, поступил в политехнический институт, но вскоре бросил учебу, записался в Красную армию, вступил в коммунистическую партию. Невероятно звучит? Но тем не менее. Он достойно воевал, пришел с фронта, поступил в техникум, потом получил распределение на завод «Республика», проработал там несколько лет. Я помню, как у него горели глаза. Брат вносил рацпредложения по обжигу металла, был застрельщиком соцсоревнования. Он проявил себя с самой положительной стороны и был направлен от завода в Ленинградский химико-технологический институт. Помню, как мы праздновали это событие всей семьей, накрывали стол. Бронислав блестяще защитил диплом, предложил какой-то новый метод производства синьки, точно не помню. Он хорошо работал, проявлял политическую активность, очень хотел, чтобы Польша вошла в Советский Союз.

– Вы сейчас про кого рассказываете? – шутя осведомился Вадим.

– Не верится, правда? Он женился, супруга родила трех дочерей. Но сейчас следы семьи затеряны. Брат их куда-то спрятал, чтобы у органов НКВД слюнки не текли. В общем, это был образцовый советский гражданин. Потом начались неприятности. Он взялся критиковать коллективизацию, за что и вылетел из партии. Потом арест, освобождение, снова задержание. Из него выбивали признательные показания по участию в антисоветской деятельности. Мне трудно судить, в чем он тогда был замешан, а в чем нет. Бронислав стал замкнутым, слова не вытянешь. Дважды его освобождали, не находили доказательств преступной деятельности. Над нами нависла угроза высылки. Я даже ездила в Москву, добилась встречи с товарищем Шверником Николаем Михайловичем, первым секретарем ВЦСПС. Он выдал постановление об отмене выселения и отправки на Север. В тридцать седьмом году Бронислава в третий раз арестовали и осудили за принадлежность к какой-то контрреволюционной группе.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация