«Какого дьявола им всем надо? То Анна Вениаминовна, то это странная девица, даже не пожелавшая представиться».
Вадим вернулся на свое место и был крайне удивлён, обнаружив за столиком Ивана Рыбникова. Уроки лицедейства не прошли даром, радостная улыбка удалась Вадиму, Рыбников сунул ему широкую лапу.
- Заводишь новые знакомства, дружище? Ну привет. Не возражаешь взять соседи? Молодец, что сюда добрался. Согласись, обстановка что надо: и душой, и телом отдохнуть можно. Больше, конечно, телом, - Рыбников безмятежно гоготнул. - Ты не волнуйся, я сам себе закажу, деньги есть, мне как раз недавно повысили жалование. Эй, человек, бегом сюда.
С Ванькой было проще, чем с той особой, Зорин даже обрадовался. Девица стояла у стойки, прерывно подбоченившись, вела беседу с кем-то из посетителей, но этот вариант её не устраивал. Глаза барышни скользили по залу и пару раз уперлись в Вадима, в них уже не было томной ласки. Рыбников заказал баранину с картошкой, какие-то салаты, бычковую селёдку, невесть откуда взявшуюся в сухопутном Локте, на столе образовался ещё один графин с водкой. Иван потирал ладони, глядя на это изобилие:
- Жрать хочу, приятель. Вкалывал весь день как проклятый.
- А Светлана тебя не кормит? Ты почему вообще в кабак бежишь после службы, а не домой, колыбель с киндером качать?
- Так и вырос уже мой киндер, - заявил Иван. - На днях немецкую каску примерил, орёл - четыре года мужику! Колыбель я на дрова порубил. Светка в ночь сегодня, малого соседке сдала, сама дежурит в городской управе. Приду - заберу мальчонку, а утром она глядишь подтянется. Думаешь наберусь? - Рыбников с пренебрежением уставился на графин. - Да мне это - как слону дробина. Давай приятель, не будем резину тянуть, - Иван разлил водку по стопкам: - За встречу, все такое! Хорошо, что я тебя сегодня увидел.
Пить Вадиму не хотелось, но пришлось. К ним бочком подобрался официант, осведомился не надо ли ещё чего. Рыбников раздражён отмахнулся, отогнал его как комара.
- Нравится на родине? - зачавкал Иван.
- Да, всё хорошо.
- Тогда давай ещё по одной, дружище. Между первой и второй, как говорится, пуля не должна пролететь, - он засмеялся, словно сам придумал эту шутку.
- А ведь этот кабак и в прежние времена был, - Вадим отдышался после принятия дозы, зажевал водку хлебом. - Малым ещё были по ним бегать. Но вроде старое заведение.
- Так он и назывался, - сказал Рыбников. – Ресторана «Восточный», фактически единственный на весь Локоть. Партийные товарищи сюда хаживали, с жёнами и без. Только у них зарплата позволяла. Директором был Дворкович Самуил Борисович, воришка тот еще, удивляюсь как его в конце тридцатых не прибрали. Хотя нет тут ничего необыкновенного, стучал на всех – вот и уцелел. Глупый оказался, до последнего не верил, что немцы иудеев не жалуют, надеялся, что и при них будет процветать и воровать. Помню, как мы его квартиру чистили, шкатулку нашли с золотом и брюликами - все сокровища пошли на общественные нужды за Дворковичем и ему подобных. Немцы приехали, загрузили всех в трёхтонные грузовики и увезли в Брянск гетто. В Локте около трёхсот евреев было, а теперь ни одного – красота!
- Красота, - согласился Зорин, отыскивая взглядом свою партнёршу по танцу.
Что с ней было не так? Девушка сидела за столиком, любезничала с парой военных, на Вадима она уже не красилась. Рыбников проследил за его взглядом.
- Что, понравилась?
- Боже упаси! Знаешь её? Шлюшка местная?
- Вечерами шлюшка, - Рыбников замялся, - А днём, экий же ты чувствительный, дружище. Правильно всё понял, это Антонина Макарова, Тонька пулемётчица - главный палач тутошнего окружного самоуправления.
В горле у Зорина запершило, возникло острое желание опрокинуть рюмку.
- Не рановато для её нежного возраста?
- Выходит ты ничего про неё не знаешь! - заявил Рыбников. - Так себе тема. Ладно в плане просвещения. Тонька лично приводит в исполнение смертные приговоры, садиться за Максимку и вперед. Формально, она состоит в штате вспомогательной полиции, но работает одна. Слышал выстрелы за конезаводом? Там овраг, где она и развлекается. Людей приводят, выстраивают перед оврагом, она по ним шмаляет, а потом в овраг спускается, смотрит, что из одежды, обуви можно взять. На конезаводе тюрьма для смертников. Так Тонька вечерами по ней бродит с плёткой, разглядывает кого завтра кончать будет, заодно прикидывает какую одёжку стянет. Тут народ со всего округа свозят: это партизаны, члены их семей, подпольщики, сочувствующие, уклонисты. А как настреляется, сидит во дворе тюрьмы, на солнышке - пулемет чистит, песенки поёт. У неё кстати, интересный голос и слух имеется. Комната на коне заводе, там она и проживает.
Вадима передёрнуло, ему пришлось потрудиться, чтобы не выпустить на свободу рвоту.
- Правильная реакция, - сказал Рыбников. - Врагов надо уничтожать, кто бы спорил. Но как задумаешься об этих масштабах - волосы дыбом. Мы же чистенькими хотим остаться. А у Тоньки такая проблема не стоит - она надевает маску, пристраивается на колени к пулемету и долбит. Зачем ей эта маска - непонятно. Боится, что с того света за ней придут. А ведь однажды так и произойдёт, -Рыбников криво ухмыльнулся. – Она и баб, и стариков косит, и деток маленьких, тысячи полторы по самым скромным меркам укокошила. А вечерами и ночами оттягивается, мужиков ей надо. Ты, приятель, к ней чуток в силок не попал.
- Она вообще нормальная?
- Да не сказать, что дура, просто не понимает, что в этом плохого - стрелять по безоружным людям. В камеру около тридцати человек вмещается, вот она такими порциями и расстреливает. Бывает по два, по три захода на дню. Видно в детстве Чапая пересмотрела, сделала себе кумира - Анку пулемётчицу. За каждую акцию тридцать рейхсмарок получает, заметь, не советских рублей. Аналогия про тридцать серебряников так и напрашивается, да?
- Жуть какая-то, - сказал Вадим.
- Партизаны за неё награду объявляли, людей своих в Локоть посылали. Только Тонька умная, не попалась. Она из Москвы, представляешь. В сорок первом пошла на фронт, работала санитаркой, попала в окружение, блуждала с какими-то мужиками, понятно, что они её там по кругу пускали, попалась немцам, удрала из плена, снова скиталась по тылам. Нашла себе беглого красноармейца. В начале сорок второго добралась до Брасовского района, а мужики её бросил, к жене вернулся. Тут Тонька видать умом и тронулась. Какие-то бабы её прятали, кормили, а потом выгнали из села к чёртовой матери за беспорядочную половую жизнь. Скиталась по деревням, потом в Локоть пришла, спрятала её хозяйка в каком-то доме, да платить за проживание оказалось нечем. В общем, дилемма перед бабой возникла: к партизанам идти или к нам. А у нас ведь, лучше. Мы и живём нормально, и по лесам не прячемся. Ну и припёрлась: возьмите, дескать, пригожусь. Сначала проституцией занималась, потом в штат вспомогательной полиции вступила. Какой-то умник решил привлечь её к исполнению приговоров, типа подшутить. Выдали ей пулемёт, водкой напоили, немцам не хотелось самим расстреливать, а мы тоже не особо желали в крови мараться. У Тоньки раз получилось, другой, третий, потом уж без водки пошло.
