- Вряд ли это он, - заявил Вадим. – Оклеветали, подставили человека, подтасовали улики. Да, разумеется такой прогрессивный деятель, разве мог он кого-то убить. Просто царские жандармы работать не хотели, решили первого встречного обвинить. Вот наши органы НКВД в раз установили бы настоящего убийцу и не томили бы безвинного за решёткой.
- Слушай, твои драматурги, кажется, что-то кричат.
В словах Алевтины присутствовала завуалированная крамола. Но Сухов и Кобылин и в самом деле что-то кричали. Вадим схватил Алевтину за руку, поволок на верх. Люди спрятались за камни, перевели дыхание. Картина с вершины холма открылась безрадостная: до преследователей было километра полтора, они бежали по открытому пространству, освящённые солнечными лучами. Впереди собаки на длинных поводках - поджарые немецкие овчарки, каратели из РОНА растянулись метров на пятьдесят, бежали легко и размеренно, видно было, что инвалиды в облаве не участвовали. Их было два десятка, не такая уж армия, но всё же серьёзное подразделение, да ещё эти две собаки, явно идущие по следу.
До подножия сопки преследователи ещё не добрались, партизан пока не видели, ещё немного и они уйдут в слепую зону, за перегибом холма. Прибудут минут через пять, если не решат перекурить.
- Примем, товарищ майор? - деловито осведомился Ермаков. - Почему бы нет? Проход узкий, другой дороги у них нет.
- Фермопилы, - пробормотал начитанный Курицын.
- Чего? - не понял Генка.
- Да ничего, не обращай внимания.
- Слушай сюда, товарищи партизаны! - заявил Вадим. - Далеко не уйдём – догонят. Их не так уж и много, на нашей стороне фактор внезапности. Здесь остаются дед Касьян, СуховКобылин.. тьфу… Сухов и Кобылин спрятаться, раньше времени не стрелять, брить сначала по собакам, с людьми потом разберёмся. Остальные за камни, туда, - он мотнул головой вправо. - Спускаемся метров на семьдесят, занимаем оборону, пропустим супостатов, ударим в спину или во фланг, если они растянутся. Уяснил Кобылин? Открывать огонь только после того как начнём мы, ни секундой раньше.
- Так точно, товарищ майор!
- Все, тогда пошли, - Вадим шагнул вправо. – Женщины, вы с нами, но чтобы в бою вас не видел, спрячьтесь где-нибудь в ямке, обмотайтесь платочками, это, между прочим, не обсуждается.
Шесть человек лежали за каменной грядой и все на одной стороне, чтобы не попасть в своих.
- Стреляем по команде, - заблаговременно предупредил их Вадим.
Волнение зашкаливало, подрагивал палец на спусковом крючке, мир сузился до размеров тропы и стал крохотным, предельно понятным, хрустела каменная крошка под ногами, тяжело дышали люди, глухо ворчала овчарка. Зорин отстранился от прицела, глянул по сторонам: странное чувство пришедшее к нему, на привале больше не беспокоило его, ничего постороннего - только нервные зуд перед боем, никакого страха, что тебя убьют. Слева размеренно дышал Богомолов, лицо комсорга ещё больше вытянулось, глаза выпучились из орбит, палец нервно поглаживал спусковой крючок, за ним Алик Горкин, ещё дальше Роман Курицын. Все здесь, никто не бросает позиции. Справа, совершенно спокойный Гены Ермаков, он устроился со всем удобством, приклад ППШ упер в плечо, под рукой две гранаты, за Ермаковым, Тищенко - этот мужик тоже не психовал, держался достойно, только вот лицо его казалось Зорину каким-то сонным, как бы не вырубился он в самый интересный момент.
Солдаты размерены бежали за собаками, рослые субъект сорвал с головы кепи, вытерпевшее лицо. Овчарки рвались с поводков. Одна вдруг встала, поводила по сторонам воспалёнными глазами, словно что-то почувствовала, зараза, но запахи путали солдаты в форме РОНА, обтекали её, бежали дальше, лишних слов эти парни не говорили, берегли дыхание. Вся колонна проследовала мимо засады. Её Авангард находился в сорока метрах от позиции Кобылина.
Сдали у кого-то нервы, ударил автомат, заскулила овчарка, покатилась по земле, вторая сорвалась с поводка, понеслась галопом к горке камней, её тоже прошила очередь: собака сделала кульбит и забилась в корчах, разбрызгивая кровь. В баррикаду, за которой засели трое партизан ударил ливень свинца, в дыму было видно как кто-то взлетел на гребень с автоматом у бедра и тут же повалился обратно. Вадим заскрипел зубами: какого дьявола? - Он же предупреждал. Автомат трясся в его руках, конструкция МП 40 позволяла вести стрельбу лишь короткими очередями, в противном случае оружие мгновенно перегревалось. Метались в панике солдаты РОНА, захваченные врасплох, почти все каратели погибли сразу. В узком пространстве стало тесно от тел. Гена Ермаков залихватским свистом метнул гранату, едва разлетелись осколки, он бросил следующую, поле боя заволокло смрадным дымом. Партизаны продолжали стрелять уже никого не видя, но дым тут же слегка развелся, Зорин заметил четырех человек, истекающих кровью, лезущих на камни, пытающихся уйти. Кто-то держался за простреленную руку, другие хромали, больше никого не осталось - всё вражеское войско, включая поисковых собак, лежало вповалку.
- Догнать!
Вадим первым скатился с камня, бросился в погоню. Один из карателей вдруг обернулся, за мгновение до того как из дырочки ствола изверглось пламя, он уже катился по камням. Когда майор вскочил, незадачливый стрелок уже корчился в предсмертных муках, а с камней соскакивали товарищи, с ревом неслись через тропу. Вадим перекатывался через камни, куда-то лез, видел перед собой только широкую спину в кителе мышиного цвета. Бешенство обуяло его - не одна тварь отсюда не уйдёт. За камнями начинался разреженный лесок, трава по пояс.
- Стоять! - он выпустил очередь наобум и сам готов был упасть, ноги его подкашивались.
Из травы выросла спина военнослужащего РОНА, враг медленно поднялся, оружия у него не было - обронил где-то, правую руку он тянул вверх, левую еле поднимал, она была перебита в районе плеча, возможно ранение было сквозным. Мужчина медленно повернулся, смотрел исподлобья, закусив губу, кровь вытекала из простреленной конечности, он терпел боль. Зорин приблизился к нему, не опуская ствол.
- Стрелять будешь Вадька? - прохрипел каратель.
- Буду, Иван. Обязательно.
Рыбников покрылся смертельной бледностью, но как-то держался, именно он командовал этим отрядом.
- Сука же ты, Вадька, вон каким оказался. А я так обрадовался, когда мы с тобой встретились, лучший кореш детства, всё такое.
- Только не надо вспоминать про детство! - заявил Зорин. - Не разжалобишь. Ты и впрямь подумал, что я продался, вашему Гитлеру?
- Да не Гитлеру, болван! Мы же, за народ, за избавление от звериного большевизма, а немцы только инструмент, хотя кому я говорю, - Рыбников досадливо сплюнул. - У тебя же башка забита вашими жидовскими лозунгами, в которых нет ни слова правды. Ладно стреляй, чего медлишь.
Вадим колебался, он думал, что с этим будет проще. Картинки из детства за мелькали перед глазами: девчонка одноклассница по имени Маша, которую они влюбились одновременно, Рыбников тогда уступил её товарищу, счёл невозможным собачится по такому поводу. Где она, та Машка? Зорин хороводил с ней до самого отъезда с исторической родины.
