Мы можем воспроизвести события 20 ноября 284 гола. Высокий изукрашенный помост для судей; лицом к нему — бесчисленные стены красных, зеленых, желтых, белых, черных щитов пехоты. Сверкающие чешуйчатые доспехи и конические шлемы тяжелой конницы; мавры-копьеносцы с их маленькими круглыми щитами; отряды германцев, одетых в штаны и безрукавки. А над ними — лес пик и копий, перемежаемых легионными орлами и реющими на ветру шелковыми флагами с изображением дракона.
Все знали, что должно произойти; знали и роль, которую нужно сыграть, и размеры гонорара за нее. Некоторые видели, как офицеры торопясь собирали серебряные шлемы, браслеты и посуду для переплавки, и слышали стук штампов чеканщиков, спешно чеканивших новые блестящие монеты для великого события. Все это была часть ритуала выбора императора, который многие знали назубок и весьма любили.
Ведь он не только означал скорое появление денег в солдатских поясах, но и был для легионеров главным событием, когда они могли ощутить свою значимость, когда им льстили и угождали. Они предвкушали, как новый император, один из их числа, с подобающей случаю торжественностью и помпой вновь подтвердит, что именно они, непобедимые солдаты Рима, были сердцем и костяком Вечного города.
Зазвучали трубы, и высшие командиры войска, облаченные в сияющие нагрудники и парадные шлемы с плюмажем, взошли на высокий судейский помост в окружении охраны и знаменосцев с пурпурными знаменами. Взгляд всего войска был прикован к командиру протекторов-доместиков. Один из военачальников обратился к солдатам с хорошо отрепетированной речью. Всех потрясло предательское убийство императора. И командиры со всем тщанием искали ему достойнейшего преемника, испросив воли богов и внимательно взвесив мнение каждого; всеобщий выбор пал на Диокла, командира личной охраны императора. Одобряет ли этот выбор армия? Армия загремела оружием и испустила оглушительный крик «Август!», который прокатился от края до края всего огромного войска. И на плечи Диокла лег пурпурный плащ.
[71]
Даже на Диокла, при всем его хладнокровии, подействовало (хотя бы и на минуту) это зрелище экстаза, эта пьянящая иллюзия неуязвимости и богоравности. Тысячи тысяч солдат — величайшее войско на земле, протянувшееся до самого горизонта, — в один голос кричали, что будут послушны ему, что пойдут за него на смерть или на край света: «Веди нас! Мы готовы на все!» Это было опьянение, пагубное ощущение неограниченной силы, слияние в едином порыве бесчисленной орды, которое означало вершину всех стремлений для стольких людей.
Новый император вышел вперед. На помост под охраной вывели злополучного Луция Апра. Диокл поднял меч, показывая его богу солнца, и поклялся самой страшной клятвой, что непричастен к смерти Нумериана и что не плел заговоров, чтобы завладеть пурпурным облачением, и не торопился его принять. Затем он вытолкнул Апра вперед, на всеобщее обозрение. Этот человек, прокричал Диокл, стал убийцей Нумериана, собственного зятя, чья безопасность была в его руках. Поднялся срежиссированный гул возмущения против убийцы, и Диокл заколол беспомощного префекта на месте. Мог ли Апр сказать что-нибудь в свою защиту или обличить кого-нибудь другого, мы уже не узнаем; возможно, Диокл и не хотел, чтобы мы это могли узнать. Любые опасения и домыслы были решительно сметены всеобщим порывом этого кровавого жертвоприношения.
Когда смерть Нумериана была отомщена, Диокл, забрызганный кровью, словно жрец, уже с полным правом обратился к войскам. Он напомнил солдатам об их общем подвиге — завоевании Персии, обещал, что если они сдержат клятву, которую принесли сегодня, то одолеют любого врага. Боги одобряли и поддерживали связывающий их договор. Затем он приступил к раздаче долгожданных подарков: каждому солдату столько-то слитков золота и столько-то — серебра. Диоклу шел сороковой год; вскоре ему предстояло сменить имя Диокл на подобающее императору полное римское имя Гай Аврелий Валерий Диоклетиан.
Но в ноябре 284 года его империя ограничивалась провинциями, которые заняла или через которые прошла его армия: Сирия, Киликия, Каппадокия, Азия, Вифиния и, вероятно, Египет. Западные провинции подчинялись находившемуся в Риме Карину, и о соглашении между ними не могло быть и речи. Следующей весной им придется бороться та власть. Поэтому зима прошла в лихорадочной подготовке к неизбежному столкновению: нужно было назначить наместников отдаленных провинций, заполнить недостачи в составе армии, соорудить склады, занять ключевые города. Особенно важны были Балканы, которые представляли собой не только наилучший источник военной силы, но и узел важнейших дорог между Западом и Востоком: тот, кто контролировал этот регион, мог считать себя победителем. К счастью, Диоклетиан имел союзника в лице наместника Далмации Констанция, одного из протекторов.
[72] Если Диоклетиану удастся прорваться с достаточным количеством войск во Фракию, Дакию и Мёзию, он сможет соединиться с Констанцием и захватить дунайские провинции, опередив Карина.
Лояльность многих провинций по-прежнему оставалась под вопросом, открывая простор для интриг и разнообразной пропаганды. В задачи Констанция входило сделать все возможное, чтобы отвратить от Карина войска центрального дунайского региона, особенно Паннонии. Карин публично объявил Диоклетиана выскочкой-узурпатором, которого поддерживала лишь треть армии.
[73] Диоклетиан не смолчал в ответ, и словесная война тех напряженных зимних месяцев, несомненно, стала одним из источников дошедшего до нас крайне нелестного портрета Карина:
...Префекта претория, который был у него, он убил. На его место он назначил Матрониана, старого сводника, одного из письмоводителей, который был всегда его поверенным и помощником его блуда и разврата. Против воли отца Карин стал консулом. Сенату он писал высокомерные письма. Римской черни, словно римскому народу, он обещал достояние сенаторов. Он вступил в брак и развелся последовательно с девятью женами; большинство их он отверг, когда они были беременными. Дворец он наполнил мимами, блудницами, пантомимами, певцами и сводниками.
[74]
Пока две армии еще находились в тысячах километров друг от друга, военачальник армии Карина в Паннонии, Сабин Юлиан, восстал против него и объявил себя императором, обещая «вернуть древние права». Это было на руку Диоклетиану, так как взбунтовавшиеся легионы по меньшей мере преградят Карину путь к центру Балкан. Эти двое соперников столкнутся друг с другом раньше, и победитель — кто бы он ни был — придет к схватке с Диоклетианом ослабленным.
