Успешные политические приемы имеют обыкновение воспроизводить сами себя. К концу 292 года или раньше неустанные расчеты, с помощью которых Диоклетиан стремился предугадать как можно большее количество опасностей, привели его к определенному решению. Чтобы удержать государство от распада, предупредить опасное центробежное движение и укрепить совместную монархию, число правителей нужно еще увеличить — но законно, в должном порядке. Теперь пурпурную тогу должны были носить четыре человека в империи.
Внешнюю форму новой тетрархической системы правления Диоклетиана описать нетрудно. Каждый из двоих августов принимает в их общую семью одного цезаря, т.е. младшего императора. Таким способом императоры смогут распространить свою власть на всю территорию империи, будучи связаны друг с другом узами взаимной поддержки, а два цезаря будут скорее исполнителями, нежели авторами политики. Примерно через десять лет августы отойдут от дел, передав свой совмещенный трон двум цезарям, которые в свою очередь найдут себе младших соправителей. В сущности, тетрархия в меньшей степени была системой, чем представлялось некоторым позднейшим писателям. Она родилась не из первичной задумки Диоклетиана, а из череды шагов, предпринятых для решения насущных проблем; своим успехом она обязана не своей внутренней логике, а лишь престижу власти Диоклетиана и его организационным способностям.
Необычность подобной формы правления замаскировать не удалось. Современники задавались вопросом: зачем нужно подобное изобилие правителей? Зачем Диоклетиан добровольно лишил себя трех четвертей своей империи и как он надеялся удержать в единстве подобную коалицию? Его предшественники Клавдий, Аврелий и Проб справлялись с империей в одиночку, и во времена такие же опасные, как эти.
Самый очевидный ответ — тот, что Диоклетиана не удовлетворяла такая власть, что он хотел большего, чем просто «справляться». Всю сознательную жизнь он наблюдал, как отважные, неутомимые иллирийские императоры героически боролись с ношей, непосильной для одного человека, пока их не убивали прежде, чем они успевали довести свое дело до конца. И впрямь, об их военных заслугах можно было судить по тому, что им удавалось раз за разом сокрушать внутренних и внешних врагов империи. Но став императором и увидев беды страны так, как видели их прочие императоры, Диоклетиан с еще большей остротой стал осознавать цену, которую приходилось платить за эти подвиги: полное отсутствие обороны приграничных провинций, хаос и финансовой системе и налогах, упадок гражданской администрации, безлюдье в сельскохозяйственных районах империи. Недостаточно было просто изгнать, чужаков и сокрушить узурпаторов: нужно было прочно запечатать границы, чтобы под их защитой вновь могла течь мирная жизнь, в нормальном режиме обеспечивая своими излишками армию; нужно было показать всю пагубность идеи восстания, чтобы они прекратились вовсе, и усилия армии сосредоточились бы на ее истинной задаче — обороне страны. Для этого императору была нужна помощь.
В Медиолане 1 марта 293 года Максимиан в установленном традицией порядке пожаловал пурпурную тогу и титул высокородного цезаря Марку Флавию Констанцию, префекту претория, бывшему при Каре наместником Далмации, и одному из главных сторонников Диоклетиана в 284―285 гг. Тем временем в Сирмии Диоклетиан даровал тот же титул Гаю Галерию, опытному полководцу и своему соратнику; считается, что он возвысился при Аврелиане и Пробе. Оба новых цезаря развелись со своими женами, чтобы породниться с семьями императоров:
Констанций женился на дочери Максимиана Феодоре, Галерий — на дочери Диоклетиана Валерии; при этом оба приняли семейное имя Валерий. Принято считать, что оба цезаря заключили новые браки только после своего возвышения, но на самом деле Констанций уже несколько лет был зятем Максимиана; то же верно и для Галерия, поэтому не приходится особенно удивляться, что выбор августов пал именно на этих двоих. Однако этим семейным узам придали ритуальную символичность: оба цезаря были принародно приняты в божественный дом Юпитера и Геркулеса. Была отчеканена новая монета, подчеркнуто высокого качества, с легендой Principes Iuventutis (принцепсы молодежи), и Iovi et Herculi Conservatori Caesares (Юпитеру и Геркулесу Хранителям Цезарей).
[109]
Изобретательный автор панегирика полностью отработал свой гонорар, расписывая уникальную роль числа 4 в устройстве мира. Существует, говорит он, четыре времени года, четыре основных элемента, четыре континента, и потому логично, что четыре правителя должны совместно править миром.
[110] Самая известная символическая скульптурная группа тетрархов, выполненная из порфира, находится на площади Святого Марка в Венеции. В ней нет ничего классического: четыре застывшие фигуры с одинаковыми, похожими на маски лицами, одетые в форму офицеров высшего состава, включая характерную для того периода военную шапку-таблетку. Но посыл, заложенный в этой скульптуре, прост и ясен: четыре брата-полководца, стоящие спина к спине, держа руки на рукоятях мечей, поддерживают друг друга, решительно оглядывая все четыре стороны окружающего их грозного мира.
Описания двух новых соправителей, данные античными историками, невозможно отделить от элементов пропаганды более позднего периода — они несут следы ретроспективной оценки. Утверждение, что Констанций по материнской линии был родней бывшего императора Клавдия II, — позднейшее измышление времен правления Константина. По тем же причинам Лактанций и особенно Евсевий превозносят до небес мягкость его правления, в равной степени проклиная при этом тиранию прочей троицы. Но если сделать скидку на подобные искажения, Констанций предстает опытным и умелым политиком и крепким солдатом, способным сочетать силу с терпением и удерживать на своей стороне симпатии своих подданных настолько, насколько позволяли трудные времена. Ему приписывают прозвище Хлор («Бледный»). У него был сын от первой жены Елены, Константин; ему было почти двадцать в год, когда его отцу даровали пурпурную тогу.
[111] Галерий, прежде чем вступил в армию, был простым пастухом. Он родился на Дунае, в Ромулиане; но враги позднее утверждали, что его мать Ромула была из варваров («из-за Дуная»), хотя это могло с той же долей вероятности означать, что она попала в империю вместе со множеством прочих римлян в ходе эвакуации старой задунайской провинции. Его описывают как человека могучего телосложения и грубых манер, чувствовавшего себя как нельзя лучше среди солдат; его военные достижения свидетельствуют об отваге, напоминающей нам об Аврелиане. Внешне он, возможно, напоминал Максимиана, но обладал более острым умом, был более независим и беззастенчиво честолюбив. Портрет Галерия как горького пьяницы также может быть делом рук его противников, но даже они признают, что Галерий, как и Кемаль Ататюрк, был достаточно осторожен, чтобы утверждать утром все приказы, отданные во время попойки. Невозможно отрицать, что он был ярым врагом христиан; это перекликалось с воззрениями языческих «философских» кругов Востока. В отличие от Констанция, в год вступления на трон он не имел детей.
[112]
