Однако одно дело — описать форты и их функции, и совсем другое — донести до читателя их тяжеловесное величие, которое они сохраняют даже семнадцать веков спустя. Певенси и Портчестер впечатляют не только как образцы превосходной военной архитектуры, но и как воплощение римской цивилизации перед лицом нового, угрожающего мира, твердо намеренной противопоставить ему все свои навыки и мощь. Понемногу лишившись просторных, горделивых городов периода расцвета, где мирным гражданам и путешественникам не требовалась защита стен, Римская империя была вынуждена переключиться на строительство крепостей; и крепости, возведенные ею на этом берегу, были так хорошо сконструированы, так грозны, что несколько веков спустя саксы сочтут их делом рук гигантов. Нормандцы и Плантагенеты переделали их в замки, которыми по-прежнему пользовались тысячу лет спустя (Вильгельм I использовал Певенси как свой плацдарм для завоевания Англии; Генрих V разместил свою армию в Портчестере для Азенкурской экспедиции). Читатель этой книги в большей степени ощутит дух эпохи Караузия, Диоклетиана и Констанция, если окажется на длинной, обращенной к морю стене в Портчестере, нежели у любого из дворцов или государственных памятников, как бы величественны они ни были. Это был Рим, в котором оборона — не сумбурная, а тщательно, искусно спланированная — стала главным мотивом всей политики и мировоззрения.
Ma первый взгляд, Диоклетиан в своей военной политике показался некоторым историкам традиционалистом. Сделанный им упор на силу легионов, возвращение к расположению армии на границах в противоположность сплочению стационарного войска вокруг императора — все это разительно отличается от политики Константина. Но его стратегия глубокой обороны отличалась новизной и сумела избежать слабостей круговой обороны Адриана. Стационарные войска останавливали, а мобильные — уничтожали врага прежде, чем тот мог проникнуть вглубь провинций. Когда требовалось вступить в большую войну, стратегия обороны оказывалась достаточно сильной и гибкой, чтобы позволить оттянуть с границ весьма значительные силы, при этом не ослабляя рубежи до опасной степени.
Это последнее было поистине великим достижением Диоклетиана, которого не добился ни один из его предшественников. Императору больше не требовалось выбирать между централизованной полевой армией и прочной обороной границ — то есть, по сути, между защитой трона и защитой провинций. С новой стратегией и четверным разделением власти можно было обеспечить и то и другое. Как почти два века спустя напишет Зосим:
По предусмотрению Диоклетиана на границах повсюду были выстроены города, форты и башни, и целая армия стояла вдоль них. Поэтому варварам было невозможно проникнуть сквозь этот заслон, так как всюду они встречали противоборствующую силу, способную отразить их набег.
[160]
ГЛАВА 8.
ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА
ОН УМНОЖИЛ ЧИСЛО КОЛЕС ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ МАШИНЫ И ТЕМ СДЕЛАЛ ЕЕ ДВИЖЕНИЯ МЕНЕЕ БЫСТРЫМИ, НО БОЛЕЕ НАДЕЖНЫМИ. КАКОВЫ БЫ НИ БЫЛИ ВЫГОДЫ ИЛИ НЕВЫГОДЫ, ПРОИСТЕКАВШИЕ ИЗ ЭТИХ НОВОВВЕДЕНИЙ, ОНИ ДОЛЖНЫ БЫТЬ В ОЧЕНЬ ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ МЕРЕ ПРИПИСАНЫ ИХ ПЕРВОМУ ИЗОБРЕТАТЕЛЮ.
Э. Гиббон, глава XIII
Тетрархия была новшеством, введенным Диоклетианом для решения первоочередной проблемы стабильности империи, однако она все же была лишь верхней гранью в структуре задуманной им политической реконструкции империи. За ширмой четырех императорских дворцов нужно было расширить и полностью реорганизовать весь аппарат правительства, вплоть до самых отдаленных ячеек провинциальных администраций, превратив его в строго иерархическую, тщательно контролируемую систему государственных механизмов. Прилагательное Byzantine вызывает ассоциации с бюрократическим лабиринтом, неспешным в своих делах и до мельчайшей детали блюдущим разделение на ступени, отделы и титулы. К добру или худу, но именно Диоклетиан вполне намеренно заложил основу этой бюрократии:
Число взимающих настолько стало превышать число дающих, что колоны, разоренные непомерными повинностями, забрасывали поля, и хозяйства превращались в леса. А чтобы разоренные были исполнены страхом, провинции также были без толку разрезаны на куски. Множество чиновников и должностных лиц стали править в отдельных областях и чуть ли не в городах так же, как и многочисленные казначеи, магистры и викарии префектур. Из-за них всех частные дела стали чрезвычайно редкими, а частыми только лишь штрафы и проскрипции, бесчисленные же повинностные дела даже не частыми, а постоянными, и в том, что касалось податей, [царило] невыносимое беззаконие.
[161]
Автор этих строк — Лактанций, ярый противник Диоклетиана и всех его деяний. Но если не обращать внимания на его крайнюю предвзятость, в этом обличении он описывает наиболее заметные черты реорганизации. Основными новшествами были тщательное разделение военной и гражданской властей (эта реформа была завершена уже после окончания правления Диоклетиана); разделение провинций на значительно меньшие территории; создание дополнительного уровня власти в лице вице-префектов, или викариев, стоявших между императором и наместниками провинций. Италия лишилась своих привилегий; был отменен и прежний, практически независимый, статус сенаторских провинций. Из соображений практичности империя была превращена в единообразную систему управления со стандартными каналами контроля из центра. Традиционная государственная машина Августа, служившая уже три столетия, но теперь пришедшая в упадок, наконец была заменена новой, неприкрыто автократической.
[162]
Основным принципом системы Августа была попытка сохранить совместное правление императора и сената, при этом защищая провинции от безответственного разорения, как во времена республики. При этом римский наместник неизбежно занимал позицию мелкого монарха в подчиненной ему провинции, и сенаторская аристократия всегда считала эти проконсульские должности своими по неотъемлемому праву рождения. Август нашел удачный компромисс, разделив империю на сенаторские и императорские провинции. Первые, где были размещены незначительные войска, по-прежнему управлялись сенатом, как это было в прошлые времена. Императорскими провинциями управлял сам император через назначенных легатов из числа младших сенаторов. И, что важнее всего, финансовыми операциями в императорских провинциях занимались отдельные чиновники, прокураторы, подчиненные напрямую императору. Прокураторы не принадлежали к числу сенаторов — это были профессиональные чиновники, получавшие жалованье, набранные из низших слоев всаднического сословия.
