Коренная перемена произошла и в самой Италии, которая прежде никогда не была провинцией и не платила налогов: Диоклетиан твердо решил положить конец ее избранности и управлять Италией на равных основаниях со всей остальной империей. Это нововведение, равно как и лишение Рима статуса столицы, было логическим завершением длительного процесса, в результате которого гражданство стало всеобщим, провинции получили законное и политическое равенство со страной, некогда бывшей их завоевательницей, и империя стала по-настоящему многонациональным мировым государством, чьи границы определялись общими законами и общей римско-эллинистической культурой. Разумеется, в империи были свои традиции, и здесь Диоклетиан вполне был готов идти на уступки. Округ Рима, вплоть до старого сотого мильного камня, был исключением из провинциального деления и новой налоговой системы империи: в конце концов, Рим был потребителем благ, а не их производителем. Городом по-прежнему управлял сенатор — префект города, подчиненный непосредственно императору в Медиолане, минуя префектов претория. Но за пределами Рима весь полуостров, включая Сицилию, стал единым диоцезом (позднее двумя), состоявшим из 16 новых провинций.
[172]
Чтобы подсластить пилюлю, италийские провинции именовали «округами»; большинству из них было разрешено иметь во главе сенаторов со старинным римским титулом корректора, совместно с корректорами Италии (correctors Italiae). В отличие от прочих наместников времен правления Диоклетиана, среди этих чиновников мы видим родовые имена благородных сенаторских семейств: Волузиан, Тициан, Клар. Однако новый викарий Италии, Цецилиан, был всадником.
[173] Прежние корректоры были магистратами, имевшими право расследовать финансовые преступления в городах Италии; теперешние по сути были наместниками, чьей не самой популярной обязанностью было вести перепись налогооблагаемого имущества во всей Италии. Весьма типично для Диоклетиана было представить это исключение как уступку сенаторским традициям. На самом деле оно в равной степени призвано было нейтрализовать возможные волнения в Италии, где благородные сенаторские семейства по-прежнему считались прирожденными лидерами. Как покажут более поздние события, налогообложение Италии все же вызвало глубокое недовольство, которое переросло в восстание, как только страна почувствовала свободу от твердой руки Диоклетиана.
Третьим существенным элементом новой системы Диоклетиана было разделение военной и гражданской власти на всех уровнях. В ранних панегириках проводятся новые различия между дуксами и юдексами, т.е. военными командирами и гражданскими правителями.
[174] Но этот процесс нужно было вести постепенно, дождавшись окончания периода чрезвычайного военного положения и появления подходящих кандидатов. В 298 году, например, правитель Второй Британии Аврелий Арпагий все еще имел военные обязанности, как и многие его коллеги.
[175] Префекты претория, такие как Юлий Асклепиодот, по-прежнему оставались полководцами: слишком рано было Диоклетиану избавляться от столь ценных сторонников. Несмотря на то, что полностью процесс отделения был завершен лишь в правление Константина, нет причин сомневаться, что именно такова была долгосрочная цель Диоклетиана. Она находилась в логическом соответствии с его постоянным старанием давать чиновникам вполне определенные, более поддающиеся управлению области ответственности и избегать раздачи широких произвольных полномочий.
Но он был твердо намерен провести это разделение не в ущерб эффективности армии. Поскольку высшее командование теперь было поделено между четырьмя императорами, Диоклетиан мог позволить командующим в регионах распоряжаться значительными военными силами. Дуке, отвечавший за важный участок границы, мог распоряжаться значительно большим войском и на большей территории — до нескольких провинций, чем некогда наместник провинции. Однако теперь он был профессиональным солдатом, обладавшим лишь военной властью. Снабжение и выплата жалованья войску, сбор налогов и судебная власть над городами и мирными гражданами передавались в руки президентов и викариев, которые отвечали перед префектом претория. Военные и гражданские власти, разумеется, должны были сотрудничать друг с другом, но не могли выполнять обязанности друг друга, как это неизбежно происходило в период кризиса. В частности, сбор налогов более не требовал грозного присутствия солдат регулярных частей. Подобное разделение власти означало, что если военачальнику, дуксу, приходила в голову мысль поднять восстание, как это уже делали Караузий и Домициан, ему бы пришлось договариваться со многими представителями гражданской власти того же статуса, чтобы его замысел имел хоть какие-то шансы на успех.
Кроме того, это означало устойчивое разделение карьерных лестниц. Отсутствие образования и культуры больше не было помехой в карьере военного, а это означало, что офицерам-германцам, «варварам», легче было дослужиться до высоких чинов. И наоборот, новому поколению образованных всадников, стремящихся подняться на государственной службе, не было необходимости осваивать военное дело: в ожидании назначения в расширенные штаты наместников, викариев, префектов и служб двора они теперь полагались исключительно на свои познания в риторике и юриспруденции. Этот раскол двух линий власти окажет огромное влияние — как положительное, так и негативное — на жизнь империи последующих двух веков.
В мире, где любая высокая государственная должность была формой магистрата, весьма значительная доля отношений государства с его гражданами сводилась к юридическим процедурам. На всех уровнях власти администраторы должны были выносить вердикты, зачастую в судах, в присутствии защиты; они выражали и обнародовали волю императора по всевозможным подзаконным актам и инструкциям, представляли интересы государства при разборе жалоб и разногласий, особенно по поводу установления ставки налога. Неудивительно, что префектам и викариям нужен был обширный штат квалифицированных юристов, а должность такого юриста считалась первой ступенью успешной карьеры в бюрократическом аппарате. На востоке начался бум юридических школ; особенно выделялась знаменитая школа Бейрута.
На западе Констанций учредил школу риторики в Отёне; руководителем был назначен императорский секретарь Евмений, который пышно прославлял своего благодетеля — не только за поощрение возрождения учености, но и за то, что тот столь многим дал доступ к высокой государственной службе.
[176]
Эти новые служащие составили сложную иерархию рангов и титулов, призванную не только отражать их функции, но и указать на появление нового социального слоя. Не обязательно вдаваться в тонкие различия между eminentissimi (дословно: «самые выдающиеся»), perfectissimi («самые совершенные») и egregii («выдающиеся») (не говоря уже о более пышных именованиях, которые были в ходу позднее), чтобы понять значение подобной ритуализации власти. Еще с периода кризиса, когда значительную часть рутинной работы выполняли солдаты, командированные специально для этой цели, организация этих служб весьма напоминала военную. Теперь, когда две власти были отделены друг от друга, Диоклетиан хотел придать гражданской власти характер строгого послушания и почтительности, отличавший армию, и максимально автоматизировать работу этой детально разработанной машины. Штаты высших чиновников были организованы в когорты, где вместо гражданской тоги носили армейский плащ. Все это сохранилось и теперь, хотя солдат постепенно заменяли адвокаты. Гражданская служба все равно именовалась militia (в отличие от армейской службы, militia armata), с акцентом на военную дисциплину и преданность.
