Все больше становилось тех, кто взял заботу о своем благополучии в собственные руки; результат, как в свое время итоги беспорядочного взимания налогов и конфискаций, лишь усугубил кризис. Добавьте ко всем этим бедам страшную эпидемию чумы, которая в 250-е годы прокатилась от Северной Африки до Балкан, следуя за голодом в разоренных набегами регионах, — и станет ясно, почему жители империи прочно поверили в приближение конца света («Ибо народ поднимется против народа, и царство против царства. И будет голод, моры и землетрясения в различных местах»
[21]). Христианские источники рисовали самые мрачные картины приближающегося падения Рима: Нерон, восставший из ада, двинется с Востока, сам Сатана придет во главе полчищ готов, и так далее. Невозможно даже с минимальной точностью оценить беды, обрушившиеся на жителей империи, а античные источники печально известны недостоверностью своей статистики. Чума распространилась достаточно широко, чтобы от нее умерли по меньшей мере два правителя: Тимесифей и Клавдий
[22]. Еще больше смертей наверняка повлек за собой голод. Катастрофически уменьшилась обитаемая часть городов (к примеру, в Париже после эпидемии обитаемым оставался только остров Сите)
[23], а многократные сетования на заброшенные сельскохозяйственные угодья не оставляют сомнений в том, что общая численность населения империи существенно понизилась — равно как и уровень жизни всех его слоев.
Наиболее распространенная реакция мирного населения на все эти несчастья выражается практически в единственном слове: бегство. Бегство от варваров, от чумы, от столкновения армий, от непосильных налогов, от грабежей солдат и чиновников, от принудительных повинностей — этот список напоминает монотонную молитву об избавлении. Находки археологов рассказывают одну и ту же мрачную повесть: обугленные фундаменты домов и вилл, множество зарытых кладов, владельцы которых так и не вернулись за своими деньгами. Стандартные вопросы, с которыми обращались к оракулу, свидетельствуют о том, что волновало людей в те годы: «Стану ли я нищим? Придется ли мне спасаться бегством? Поймают ли меня?»
[24] Красноречиво иллюстрирует ситуацию отчаянный призыв к императору Филиппу Арабу, отправленный ему примерно в 245 году:
Мы терпим вымогательства и незаконные поборы превыше всех разумных пределов от рук тех, кто должен печься о благосостоянии народа... Солдаты, влиятельные жители городов и твои собственные чиновники обрушиваются на нас, отрывают нас от работы, захватывают наши орудия и скот и силой отнимают то, что им не причитается... Мы писали об этом тебе, великий Август, когда ты был префектом гвардии... но... мы все еще терпим грабежи от рук чиновников, наши хозяйства разорены, а поместья заброшены...
[25]
Многие города были покинуты из-за невозможности их оборонить; их жители перебрались в более безопасные места, иногда мнимая значительно более древние поселения на вершинах холмов. Другие города удалось укрепить, обычно весьма небольшим кольцом стен, причем зачастую для возведения этих укреплений использовали камень от общественных зданий, построенных в более счастливые времена. В Афинах до сих пор сохранились остатки стены, огораживавшей малую часть города вокруг Агоры. Камни этой стены, наскоро сооруженной гражданами города для защиты от морских набегов готов, пестрят разрозненными фрагментами декоративных бордюров и карнизов.
[26] Богачам иногда удавалось откупиться от налоговых обязательств или обратить свое богатство и движимое имущество, которое можно было спрятать или перевезти на отдаленную виллу. Бедняки, бежавшие со своей земли, могли найти себе какого-нибудь землевладельца, жившего на более безопасной территории, и работать на него в качестве колона; или же они приставали к шайкам разбойников, бродившим по разоренным и неуправляемым провинциям, грабя то, что осталось после варваров. Был и еще один вариант самопомощи, который стимулировал дробление империи: города отрекались от верности далекому Риму, который оставил их на милость судьбы, и избирали собственных правителей или поддерживали любого местного узурпатора из числа военных командиров, который обещал их защитить. Уведя отряды с границ вдоль Рейна, римские военачальники открыли путь массовому вторжению франков, которые захватили Восточную Галлию и северо-восточную часть Испании; кроме того, Галлия была отрезана от Италии ордами алеманнов, которые подступили к самому Милану. При поддержке местного населения командир Рейнской армии Постум убил наследника трона, занял Кельн и провозгласил себя императором — но не Римской, а независимой Галльской империи, Imperium Galliarum. Постум, хоть и был жестоким правителем, по крайней мере оставался в Галлии, стараясь защитить ее жителей, а взимаемые им налоги наконец принесли населению некоторую пользу.
[27]Нуждаясь в военной поддержке Галлии, правители Британии и Испании объявили о своей лояльности новому государству. Аналогичная, но менее успешная попытка отколоться от империи была предпринята в Египте.
[28]
В 253 году, к моменту, когда Валериан был провозглашен императором Рима, границы вдоль Рейна и Дуная лежали в руинах. Алеманны наводнили Рецию (Швейцарию) и проникли на земли Италии, маркоманны разорили Паннонию (Западную Венгрию); в тот же самый год Персия воспользовалась ситуацией и напала на Римскую империю, вторгшись в Сирию, вновь заняв Антиохию и множество других городов. Валериан отправился во главе армии навстречу персам, объявив своего сына Галлиена цезарем, чтобы тот по мере сил урегулировал ситуацию на западе империи. На Черном море крупные флотилии готов и боранов одна за другой разоряли беззащитные приморские греческие города: Византий, Халкидон, Никомедию, Никею, Прусу, Питиунт (Пицунду), Трабзон.
Затем, в 259 году, грянула беда в Месопотамии. Освободив Антиохию и немного продвинувшись навстречу основным силам персидской армии, войско Валериана оказалось окружено в Эдессе. После безуспешных попыток прорвать окружение Валериан был вынужден капитулировать, после чего десятки тысяч римлян, включая самого императора, были уведены в плен. Называемая персами цифра — 60 000 — конечно же, преувеличена, но тем не менее это было крупнейшее поражение на памяти живущих и одно из самых тяжелых за всю историю Рима. Галлиен, находясь на западе, ничем не мог помочь отцу; персидский царь Шапур вновь захватил Антиохию, устроив в городе кровавую резню, и, судя по всему, был очень близок к исполнению мечты всей династии Сасанидов. Беспримерное унижение пленного римского императора, вынужденного встать на колени перед персидским царем, Шапур увековечил в людской памяти с помощью огромных скальных рельефов в Бишапуре и Накше-Рустам, которые до сих пор привлекают к себе туристов.
[29]
