В наши дни, при существовании регулируемых валют, доступных для манипуляций банковских ставок и компьютеризованной казны, правительство по-прежнему имеет в лучшем случае зыбкое понимание природы поведения денег. Слишком легко современным историкам заявлять, что императоры должны были разглядеть, а что — сделать. Сейчас, опробуя на практике один рецепт спасения за другим, мы всего лишь даем материал авторам будущих экономических трудов, которые укажут, что нам не удалось увидеть или сделать. По мере того, как тает наша иллюзия контроля, так же, вероятно, тает и ощущение огромном дистанции между нами и жителями Древнего Рима.
Невозможно найти единый показатель уровня инфляции, потому что она существенно различалась от региона к региону, и не было единого стандарта, скажем золота, к которому можно было бы привязать стоимость денег. Универсальной денежной единицей, в которой выражалась цена любого товара (в том числе и золота), служил денарий курс которого тоже пережил катастрофическое падение. В денариях средняя стоимость пшеницы выросла со времен Антонинов примерно в 200 раз, но и количество денариев и кратных им денежных единиц, находившихся в обращении, тоже выросло более чем в 100 раз. Упал также объем сельскохозяйственной продукции и численность населения. Деньги, где только возможно, старались перевести в золото, украшения, землю или собственность, а государственное жалованье — в товары. Хуже всего пришлось мелким кредиторам, держателям долгосрочных закладных и высшему чиновничеству, чье жалованье в натуральной форме по-прежнему было гораздо ниже того количества товаров и услуг, которое они могли приобрести на свое денежное жалованье во II веке. Меньше стал страдать рядовой состав армии, с тех пор как плату за службу им стали выдавать частично натуральным продуктом. Крестьяне-арендаторы, платившие за аренду деньгами, явно выиграли, а землевладельцы, естественно, пытались перевести ренту в натуральную форму. Займы и аренда теперь стали только краткосрочными. Те, кто продолжал использовать наличные деньги, попросту старались поднимать цены и плату, исчисляя их в сотнях мелких монет.
В античности не существовало никакой теории политэкономии — были лишь правила логичного управления имуществом и тщательные расчеты; и это практически те самые меры, которые используются для борьбы с инфляционными кризисами. Государство хорошо понимало, что цены на пшеницу, к примеру, сильно поднимутся в случае неурожая или тайного накопления и снова упадут при наступлении изобилия. В конце концов, именно государство по традиции вмешивалось и сбавляло чрезмерно высокие цены, поставляя на рынок зерно, при необходимости — принудительно покупая его у торговцев для этой цели. Правительство также понимало, что ставки процента различались в соответствии со спросом на деньги и их доступностью; и опять-таки некоторые ставки считались вымогательскими и могли быть смягчены законом. Чего правительство не понимало, по крайней мере недостаточно ясно и прочно, так это того, что сама валюта могла меняться в цене, как и любой другой товар. На основании своего способа устанавливать более высокие расценки государство наполовину осознало, что денежные цены можно фиксировать произвольно. Но это по-прежнему считалось практически удачным фокусом, как, например, решение уменьшить содержание в монетах серебра. Весь традиционный опыт говорил о том, что «истинная» ценность монеты состояла в содержании в ней драгоценного металла, и что лишь изменив эту пропорцию, можно на постоянной основе изменить покупательную способность денег. Понимание, что напрямую влияли на цены только объем валюты и интенсивность ее оборота, придет лишь намного позднее.
[208]
Возводя свои роскошные дворцы и столицы и нанимая работников для их отделки, императоры, вероятно, видели, что их собственный спрос заставлял цены расти. Конечно, если учесть их глубокую привязанность к представлению цены денег как отражения содержания металла, они, должно быть, ожидали, что цены будут расти по мере того, как они безжалостно разбавляли сплав для денег, пока в них не осталась только крошечная доля серебра. Возможно, это было так. Но уже давно темп разбавления опережал рост цен, и даже после этого выпуск новых качественных монет намного большего номинала, казалось, достиг того же эффекта. А пока принятые меры более или менее работают, правительства не склонны замечать свои теоретические промахи. В любом случае, советники Диоклетиана, кто бы они ни были, похоже, наконец усвоили урок, потому что в его денежных реформах оба эти приема были намеренно использованы наоборот, как инструменты дефляции в отношении содержания серебра. Новая покрытая серебром монета стоимостью 25 денариев имела больший вес и более высокую пропорцию содержания металла. А прежний более дешевый нуммий, который заменяла эта монета, вероятно, самая ходовая из существовавших в то время монет, был официально оценен в половину своей прежней стоимости. Иллюстрацию внезапного эффекта этих мер можно найти в письме чиновника, знающего о девальвации, своему приказчику:
От Дионисия Апиону привет. Божественная воля наших владык такова, что стоимость италийской монеты следует уменьшить до половины нуммия. Так что поспеши и потрать все деньги, которые у тебя есть, купив любой товар по любой цене, который удастся найти... Но предупреждаю тебя не пытаться мошенничать, потому что это не сойдет тебе с рук. Долгих лет доброго здравия тебе, мой брат.
[209]
Согласно представлениям государства, инфляция должна была закончиться. Результаты были хороши. Правительство вернуло в ход трехметалловую валюту и демонстративно стало чеканить денарии более высокого качества и с большим содержанием серебра. Тот факт, что оно открыло множество новых монетных дворов, где теперь чеканились груды новых монет, количество которых во много раз превышало объем перечеканенных заново, не считался препятствием. И все же Диоклетианова двора достигали голоса, как один говорившие о неслыханных ценах, которые купцы назначали за всевозможные товары, и о многократно возросших требованиях работников.
Лактанций попросту объявляет причиной роста цен «поборы» самого Диоклетиана. Он был бы ближе к ответу, если бы заявил о его избыточных тратах. Довольно ясно, что информация достигала Диоклетиана в основном через жалобы чиновников и солдат в его свите, а также сетования его армии во время путешествий. Множество людей со свободными деньгами сходились в том или ином городе, срочно требуя квартир, провизии и всевозможных услуг. Было ли так уж удивительно, что торговцы задирали цены? Не был ли взлет цен неизбежным спутником всех перемещений императоров? По общему признанию, избыточное количество денег на рынке многократно ускоряло рост цен, и в Диоклетиановом эдикте есть по крайней мере намек на то, что умеренный рост спекуляций мог бы быть более или менее терпимым, но их истинные размеры переходят всякие границы.
Если бы там, где без конца свирепствовала алчность... могли обуздать доводы разума... то, может быть, было бы уместно скрывать и затушевывать зло, при наличии к тому же силы и терпения ко злу
[210].
