Его судебные решения подчеркнуто ориентируются на традиционные римские обычаи. Он отвергает не свойственные Риму семейные институты, такие как многоженство, усыновление братьев или кровосмесительные браки. Поддерживает patria potestas (власть домовладыки [отца семьи] над детьми). Сыновья не могут свидетельствовать против отцов. Договора священны. Личный статус гражданина закрепляется законом, а не традицией или общественным мнением. Иногда тон этих рескриптов информативен и логичен:
Что до торговых сделок, то когда она должным образом будет заключена, ни одна из сторон уже не может ее расторгнуть. Это противоречит нашему рескрипту, который поддерживает государственная казна.
[229]
В другом месте — более нравоучителен:
Общеизвестно, что никому из живущих под властью Рима не дозволено иметь двух жен. Эдиктом претора тех, нарушает этот закон, должно подвергнуть публичному позору, и ни один магистрат не должен оставлять этот проступок безнаказанным.
[230]
Формулировки обычно составлял секретарь императора (a libellis), хотя император должен был прочесть новый закон, одобрить и подписать его собственной рукой. Анализируя почерк, которым написаны рескрипты, составленные между 282 и 305 годами, Оноре выделил двух основных секретарей Диоклетиана, чьи традиционалистские взгляды он одобрял и чьим талантам нашел применение. Грегориан служил секретарем в период с 284 до 287 года и с 289 до 290 года. Это был человек консервативный и религиозный, патриот, чьи записи отличаются простотой и применением традиционной грамматики; он не только отвечал просителям, но и старался растолковать им основные принципы закона, задействованного в их делах. Во исполнение этой задачи он скомпилировал и опубликовал, возможно, при поддержке Диоклетиана, собрание законодательных актов и постановлений императоров с Адриана до текущего времени, т.е. до 291 года. Это был Кодекс Грегориана, изданный с целью распространения знаний о законе и его неизменных принципах.
Но этим дело не ограничилось. В 293 году, с возникновением тетрархии, со всеми ее надеждами на приход новой эпохи, Диоклетиан назначил своим секретарем еще одного выдающегося юриста, Гермогениана. Его называли «одним из лучших законников Рима... [который]... заслуживает, чтобы его называли последним знатоком классических законов и первым теоретиком права»
[231]. Его рескрипты отличались высочайшим качеством и были тщательно собраны в свод, который должен был стать образцом правового обоснования любых решений. Гермогениан не просто утверждал или объяснял римское право, но обычно выводил определенное решение из общего закона посредством логики: по сути, он демонстрировал просителю, как понимание принципов закона, с должным тщанием приложенное к конкретной ситуации, позволяет найти ответ на заданный вопрос. Закон систематичен, логичен и в основе своей доступен всем грамотным людям:
Если он [твой хозяин] передал тебя своей жене до их брака, а затем, оставив наследство, изъявил желание в своем завещании или кодициле, чтобы тебя освободили его наследники, тогда нет сомнений, что они были обязаны купить и освободить тебя (поскольку они приняли наследство, а вместе с ним и обязательства по отношению к усопшему). Следовательно, тебе полагается освобождение.
[232]
Никого нельзя принудить к совместному владению чем-либо против их воли. Следовательно, наместник, при обращении к нему, проследит, чтобы имущество, которое, согласно проверке, принадлежит тебе и твоей сестре, было разделено.
[233]
Полное собрание рескриптов за два года активной деятельности — 293-й и 294-й — было опубликовано как Кодекс Гермогениана. С помощью своего секретаря Диоклетиан намеревался одновременно установить стандарты права и придать этим интерпретациям определенную законченность. Поскольку похожие проблемы возникали вновь и вновь, это произведение должно было служить авторитетным источником для принятия решений, который мог избавить наместников (и императоров) от рутинной работы, а заодно защитить основные положения закона от размывания постоянными новыми толкованиями. Римское право станет достоянием всех граждан империи. Как и его предшественники, Сулла и Цезарь, Диоклетиан наметил полную кодификацию основного корпуса норм и законов, который впоследствии должен был претерпевать лишь незначительные изменения и перестать быть исключительной собственностью законников. Это был идеал, который возникнет в V, а затем еще раз в VI веке, когда проект всеобъемлющего свода законов получит завершение. Значительные фрагменты кодексов Грегориана и Гермогениана вошли в Кодекс Юстиниана, обнародованный в 529 году; вместе с Дигестами 533 года он остается самым исчерпывающим памятником римской правовой мысли и основным вкладом в европейскую цивилизацию.
Итак, пока Диоклетиан планомерно распространял контроль императорской власти на все аспекты жизни империи и возвышал позицию императора от принцепса до государя, он одновременно укреплял фундамент римского права и способствовал воспитанию уважения к нему.-Многочисленные рескрипты подтверждают принцип, глубоко укорененный в традициях политической жизни Рима, что никто, включая императора, не может стоять выше закона. Эдикт V века прямо заявляет: «Истина в том, что наша власть зависит от власти закона. Власть, подчиненная закону, значит больше, чем просто власть императора».
[234]
В сознании современного человека абсолютизм легко соединяется с деспотией и даже тоталитаризмом. Новая монархия была открыто абсолютистской, но отнюдь не деспотической. Внешне она во многом напоминала восточные монархии, но была очень далека от азиатских деспотий, столь презираемых римлянами, где (как они считали) личные права человека не имели никакой силы, и каждый подданный, как высокого, так и низкого звания, был всего лишь рабом царя, и его имущество и безопасность целиком зависели от прихотей владыки. С точки зрения римлян, над ними стоял единый монарх, но они по-прежнему были свободными гражданами, находящимися под защитой права. Свод законов и дух законности (ius) существовали независимо от воли императора; практика их применения ограничивала его способы управления государством и объем его власти. Но это было скрытое, инертное ограничение. Невозможна была ситуация, в которой закон был бы признан «неконституционным». Но поскольку перемены были исключением из общего свода, они должны были быть хотя бы в малой степени согласованы с существующими законами, точно так же, как для него требовалось компетентное толкование. (Византийский кодекс твердо заявляет, что рескрипты императора должны хотя бы не противоречить существующим законам.)
[235] Что касается императорских эдиктов, то они должны были в значительной степени совпадать с существующими законами, хотя бы потому, что не существовало способа объявить недействительными прежние законы, за исключением damnatio. Эдикт мог заменить ранее существовавший закон, по крайней мере до конца жизни императора, но не мог полностью его аннулировать. Эдикты действовали не как подробные указания, но как общие изъявления императорской воли, которые наместники должны были приспосабливать к конкретным обстоятельствам. Следовательно, эдикт, который был неприменим, крайне непопулярен или прямо противоречил установленному закону, размывался прямо пропорционально расстоянию до места пребывания императора.
