Но результат, тем не менее, оказался довольно скромным. Бурлящая жизнь городов, которая лишь слегка ощущала над собой руку императора, сменилась раздробленностью и застоем. Городская жизнь продолжалась не сама по себе, но подчиняясь давлению из центра: на смену гражданину — вдохновенному общественному деятелю пришел безликий бюрократ, чья закутанная в плащ фигура глядит на нас с мозаик Византии.
Совсем иную картину являли стратегически важные города, особенно расположенные вдоль Дунайской дороги, по которым часто проезжали императоры и которые превратились в императорские резиденции. Здесь благодаря денежным вливаниям и покровительству со стороны казны строились великолепные общественные здания; здесь царил экспансивный дух активной жизни и процветания. Здесь новый порядок находил вполне видимое выражение в постройках нового стиля, созданных под влиянием Диоклетиановой страсти к строительству, которую переняли и его коллеги. Его правление открыло последнюю великую эпоху в истории римской архитектуры, многие элементы которой позднее восприняли христианский и византийский стили. Как говорит Фогт, «благодаря абсолютизму римское общественное строительство пережило свой последний расцвет»
[238].
Наиболее заметное отличие от классической архитектуры состоит в намеренной массивности сооружений. В долгий период тревожной жизни гражданское строительство остановилось. Строительные материалы приходилось тратить на оборонительные стены и укрепления небывалого масштаба. Города превратились в твердыни, со всех сторон окруженные высокими стенами и бастионами, а стратегия обороны диктовала необходимость максимального уменьшения периметра кольца стен. Пришлось пожертвовать отделкой и простором внутри городов, которые смотрелись поистине нелепо в этих мрачных сооружениях мрачных времен. Стены-куртины, выстроенные Аврелианом вокруг Рима («этот великий, но печальный труд»), носят явно военный, утилитарный характер, резко контрастирующий с грациозными храмами и портиками, которые они были призваны защищать.
[239]
Поскольку таково было постоянное положение в стране, дух оборонительной архитектуры распространился и на проекты новых общественных зданий, которые создали победители — армейские императоры. Это родство особенно заметно в архитектуре ворот, мощных, но одновременно величественных и выразительных. Сравните суровые укрепленные ворота в стене Аврелиана с воротами Порта Нигра в Трире, построенными при Констанции: последние сочетают в себе мощь укрепленных городских ворот с подавляющим превосходством триумфальной арки. Их выступающие башни и суровые встроенные колоннады несут отпечаток тяжеловесного, непокорного величия — это воплощение оборонительной мощи, новой черты в римской гражданской архитектуре. Похожую трансформацию можно наблюдать в Порта Ауреа, во дворце Диоклетиана в Сплите. Это тоже укрепленные ворота с внутренним двором, явно военного характера; но их могучие аркады с нишами для статуй все же свидетельствуют о мирном, оградительном характере постройки.
В сущности, сам план дворца Диоклетиана является отличной иллюстрацией произошедшей перемены. К примеру, в сравнении с расслабленной безмятежностью виллы Адриана в Тиволи он выглядит рубленой прямоугольной крепостью, способной в случае нужды противостоять врагу (как это и случилось несколько веков спустя). Планировка зданий лишена прежней открытости и свободы — теперь они стоят строго симметрично, разделенные осевыми перпендикулярными улицами наподобие военного лагеря, где каждый сектор выполняет положенные ему функции: сады, частные апартаменты, общественная площадь, храмы. Здесь, как и в прочих местах, основное здание дворца стало называться praetorium, или штаб-квартира. Однако это и не настоящая крепость: это становится понятно, если сравнить эту постройку с настоящим фортом аналогичного размера, скажем, в Портчестере. В архитектуре дворца в Сплите использованы типичные элементы гражданского строительства — украшенные колоннами улицы, просторные арочные окна в стенах и башнях, длинная аркада, обращенная к морю своими лоджиями. Этот дворец — доказательство объединенной мощи и власти, а не только действующий бастион.
Еще одна заметная черта новой архитектуры — размер ее построек и использование форм, которые подчеркивают этот размер изнутри: высокие своды и в особенности купола. Даже там, где архитектор намеренно прибегает к более ранним стилям, как, например, в термах Диоклетиана в Риме, он делает это в большем масштабе. Эти термы, расположенные на северо-востоке города, были созданы, чтобы уравновесить термы Каракаллы, построенные веком раньше, и тщательно повторяют их планировку: три огромные купальни, похожий на дворец центральный зал, внешние дворы с колоннами и квадратная структура постройки. Но на сей раз каждая сторона этого квадрата была намного больше 900 м: это было самое огромное и великолепное здание для собраний горожан во всем римском мире. Сегодня его внешние стены обращены на площадь Республики и свободно вмещают Национальный римский музей. Величественный центральный зал терм превратился в церковь Санта-Мария дельи-Анджели. Новые императорские термы в Трире, выполненные по иному плану, отличаются столь же значительными масштабами по стандартам большинства галльских городов. В его архитектуре искусно сочетаются купол, крестовые и цилиндрические своды. Именно в постройках такого рода архитекторы уверенно экспериментировали с подобными формами, которые вскоре были повторены в архитектуре базилик, а еще позднее — в новых христианских церквях. Ярчайший пример — огромная базилика, строительство которой было начато Максенцием вскоре после ухода от власти Диоклетиана и завершено Константином. Здесь посетителя охватывало благоговение при виде череды роскошно украшенных кессонами полукуполов высоко над головой, ведущих к гигантской апсиде, где восседал на троне император — точнее, его многократно увеличенное изображение. В Трире базилика имеет удлиненную форму наподобие кафедрального собора; ритм ее колонн опять же направляет взгляд смотрящего к апсиде с фигурой императора. Мавзолей Диоклетиана в Сплите изнутри увенчан куполом и снабжен классическими колоннами и антаблементом, но уже напоминает раннюю модель купольной церкви, а его наружная восьмиугольная форма говорит, что перед нами предшественник византийской архитектуры.
[240]
Рубленая, открытая симметрия новой архитектуры возникла под влиянием причин менее явных, чем простое пристрастие императоров-солдат к фортам. Архитекторы конца III века восстали против свободной расстановки зданий классического эллинского стиля, против объединения открытых и закрытых пространств посредством колоннад и портиков, против традиционной отделки стен, обилия деталей и использования натуралистичных скульптур. Вместо этого все должно было быть подчинено общему плану постройки или комплекса построек. Отдельная деталь не должна была отвлекать глаз смотрящего от первостепенных качеств здания — его массивности и размера: там, где некогда украшения спасали здание от единообразия и монотонности, теперь от них по той же самой причине избавились. Пространство тоже нужно было огородить со всех сторон и отделить от наружного воздуха, чтобы здание можно было оценивать в первую очередь изнутри.
