Вы щедро одаряете их алтарями и статуями, храмами и приношениями, наконец, самими своими именами; вы украшаете их своими изображениями и делаете еще более священными примером своего почитания. Именно теперь люди понимают, что значит могущество богов: ведь столь ревностно их почитаете вы.
[255]
Однако большая часть монет и надписей тетрархов в основном касается олимпийцев и демонстрирует определенную тенденцию сближения, которая напоминает о синкретическом происхождении религии.
[256] Обращение Диоклетиана к традиции совмещало истинную добродетельность с новым сильным акцентом на общественный порядок, традиционную мораль и долг, принятые правила поведения — все то, что объединяло римлян со своим прошлым и друг с другом. Для Диоклетиана как для императора и великого понтифика эти составляющие были едва различимы. Яснее всего он выражает свое отношение к ним в законе против кровосмесительных браков, где формулирует традиционные римские правила, определяющие, какие браки следует считать кровосмесительными, — и эти правила куда строже современной ему практики и древних обычаев многих провинций, в особенности на Вое токе. (Он категорически запретил принятые в Египте браки между братьями и сестрами.) Сделано это было потому, что «нашему благочестивому и богобоязненному разуму кажется достойным почитании то, что определено римскими законами как чистое и святое», а также потому, что
несомненно, только тогда бессмертные боги, как и всегда, так и в будущем будут благосклонны к римскому народу, когда мы убедимся, что все люди под нашей властью ведут благочестивую, богобоязненную, спокойную и чистую жизнь... Ибо наши законы охраняют лишь то, что достойно и свято, и только через это, по милости всех богов, Рим достиг своего величия.
[257]
Новый подход к религии нашел отклик в сердцах всех граждан империи. По мере того, как Вечный Рим зримо исправлял свое положение, а императоры повсюду восстанавливали ритуалы поклонения богам, люди стали следовать их примеру. Стало появляться больше посвящений и надписей от частных лиц. В среде солдат, помимо могущественных культов и военных ритуалов, появилась традиция — церемония почитания военных гениев: не только всеми признанного гения Иллирика (genius Illyrici), но и гения форта, легиона или когорты. Эта концепция была типична для прежнего Рима. Гений был духом, сопровождающим тот или иной объект — личность, организацию, город, семью, дом; это было не столько божество, сколько сущность предмета, стоящая выше составляющих его преходящих компонентов, на которую могло быть направлено благоговение.
[258] Было предостаточно доказательств — того единственного типа, который признавали люди, — что боги откликнулись на возобновившееся поклонение: потрясающий успех тетрархии и постановлении Римской империи был неслучаен, эти люди, тетрархи, вправду были любимыми сынами Юпитера и Геркулеса. И когда панегирист говорил: «Это счастье, добрейшие императоры, вы заслужили благочестием»
[259], он имел в виду не только выполнение религиозных ритуалов, но и более значительные добродетели Диоклетиана и Максимиана, особенно доверие и гармонию между ними.
ГЛАВА 13.
ГРАД ХРИСТА
БЛИЗИТСЯ КОНЕЦ МИРА, ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЕГО И СУДИЛИЩЕ ВЕЧНОГО БОГА, ИБО ОБА ОНИ ВЫБРАНЫ И НАЗНАЧЕНЫ. ПЕРВЫМ ПАДЕТ НА РИМ НЕОТВРАТИМЫЙ ГНЕВ; ПРИДЕТ ВРЕМЯ КРОВАВОЙ ПАГУБЫ. ГОРЕ, ГОРЕ ТЕБЕ, ЗЕМЛЯ ИТАЛИИ, ВЕЛИКИЙ, ДИКИЙ НАРОД.
Предсказания Сивиллы
[260]
Однако возвращение традиционного язычества сопровождалось явлениями нового порядка. По мере расцвета празднеств и замещения вакантных жреческих должностей при щедрой поддержке императоров , последние начинали понимать, к великому своему смущению, насколько возросло за темные годы кризиса влияние христианства — особенно в восточной части империи. При падении жизнеспособности более древних гражданских культов мистическим религиям лучше удавалось удерживать своих приверженцев; но ни одна из них не достигла таких успехов, как христианство. Теперь почти в каждом восточном городе при поддержке все более обеспеченных общин существовали христианские церкви, епископы которых держали связь друг с другом и регулярно съезжались на советы. Хуже того, эта секта привлекала все большее число образованных и влиятельных граждан и открыто похвалялась тем, что среди ее сторонников есть юристы, солдаты, магистраты и даже высшие чиновники государства. Новая христианская церковь стояла прямо напротив дворца Диоклетиана в Никомедии; среди учителей и писателей столицы были христиане, которые в открытую нападали на богов Рима и призывали отречься от них. Многие язычники считали, что следует объединиться против этой растущей угрозы. Со времени перемирия Галлиена, заключенного 40 лет тому назад, в империи не было недостатка в антихристианской пропаганде, но она ограничивалась словесной борьбой, самым значительным этапом которой стали 15 книг Порфирия «Против христиан», исчерпывающий сборник аргументов, свидетельствующих о глубоком знании христианства и Библии. Порфирия заботили не только истинность или ложность христианства, но и, главным образом, угроза революции, которую оно представляло для традиционной культуры. Поддерживая языческий политеизм с позиций философии, он намеренно пытался создать ощущение единства среди «эллинистов», то есть тех, кто принимал традиционное мировоззрение, взаимную совместимость культов и все гражданские добродетели римского общества — единства, в которое не входили и которому были противопоставлены христиане. В следующем поколении тетрархии и возрождения ее религии это движение набирало обороты — ценой интеллектуальной ясности. Ямвлих не обладал ни темпераментом, ни философической способностью ограничивать свои усилия трезвыми убеждениями. Будучи во многих смыслах языческим двойником ревностных отцов церкви, он подчеркивал необходимость организации традиционной религии в структуру, аналогичную структуре христианства, и борьбы с христианством за души необразованных жителей империи. Объединенный эллинизм должен был стать воинствующим и более строгим в отношении смежных культов, а это означало размывание четких различий между философскими школами, которые были недоступны пониманию рядового гражданина. В руках Ямвлиха «философия» стала единым понятием для всех направлений мысли: учения Платона, Аристотеля, Демокрита были поданы в полном беспорядке, вперемешку с откровениями Гермеса Трисмегиста, гностиков и халдейских астрологов. Учителя «неоплатонизма» стали иерофантами, которые посвящали своих последователей в таинства учений. Целью всего этого было создание однородной религиозной общины, охватывающей все таинства, объединяющей весь запас знаний, откровений, способов спасения и прочих духовных выгод.
[261]
