Коротко говоря, христианство претерпело значительные изменения с тех пор, как второе пришествие ожидалось в ближайшее десятилетие. Самым поразительным, как для его сторонников, так и для врагов, было его внезапное распространение по свету, несмотря на гонения и великие препятствия. Это случилось в годы долгой серии переворотов, в результате которых исчезла прежняя политическая аристократия, империя была разделена на провинции, получили широкое распространение мистические культы, оказалась подорвана жизнь городов, а к власти пришли балканские офицеры. Из презираемой секты нищих и обездоленных христианство превратилось в религию с собственным лицом, нашедшую место в мире новой империи, по мере того как низшие чины поднялись до позиций среднего слоя государства, не перенимая культуры и мировоззрения прежней элиты. Новые, постепенно поднимавшиеся социальные слои были уже не местными городскими деятелями, но истинными гражданами-космополитами — купцами, вольноотпущенниками, торговцами, младшими чиновниками, которые благоденствовали в годы расцвета империи главным образом благодаря возможностям торговли, путешествий и эмиграции. Этим людям, лишенным прочных религиозных или гражданских уз, христианство предлагало простую и убедительную концепцию универсальности: один Бог, одна церковь, одно братство во Христе — а кроме того, прочную общину, которая давала им кров, куда бы они ни отправились и где бы ни поселились. По мере того, как крупные города становились все более аморфными, христианские общины внутри них неуклонно росли. Прежде находившийся в шатком положении странствующего гражданина великого безличного мира, теперь христианин знал, что всюду найдет гостеприимный дом, собрание для молитвы и общую трапезу, подаяние, если он в нем нуждался, и общение со своими братьями во Христе, вне зависимости от его национальности, языка или социального положения. Таким образом христианские общины стали альтернативой иерархическим, локальным гражданским общинам. Когда в годы кризиса III века высший сдой городской аристократии рассыпался в прах вместе со своими богами, эта альтернативная община оказалась в выгодном положении, чтобы выжить самой и дать приют многим беженцам.
[265]
Разумеется, не только христианство предлагало утешение страждущим; оно лишилось иного типа духовной принадлежности. Прочие мистические культы, например, культы Кибелы или Исиды, тоже стали практически вселенскими и привлекали значительные массы сторонников. Но христианство превзошло их по меньшей мере в двух аспектах. Во-первых, оно демократизировало мистический культ и пошло куда дальше своих соперников в отрицании внешних социальных различий, часть которых становилась все более умозрительной. Так же как буддизм, поглотивший Индию благодаря тому, что обещал нирвану не только брахманам, но и прочим кастам, в период кризиса христианство обещало личное спасение не только для солдат, или мужчин, или тех, кто говорил по-гречески, но для каждого: рабов и свободных, мужчин и женщин, греков и варваров. И так велики были социальные потрясения той эпохи, что те же черты, которые были помехой в аристократическом I веке, в III веке, с его социальной мобильностью, оказывались преимуществом. Беднейшие по-прежнему тянулись к христианству за неимением другого пристанища, но они уже не составляли большую часть общины, а потому их присутствие уже не отвращало от христианства людей более высокого статуса, как это было прежде. Те, кто и так находился под властью императоров и наместников низкого происхождения и солдатских манер, меньше возражали против того, чтобы им проповедовали епископы ниже их по социальному положению. В любом случае, церковь сумела обеспечить интеллектуальную приманку для образованного слоя, при этом не потеряв своей демократической основы.
Приветствуя любые формы обращения в свою веру, христианство в то же время четко проводило границу между членами общины и всеми прочими. Его монотеистическая замкнутость, пришедшая из иудаизма, привела к необходимости небывалой прежде четкой организации. Уникальна была сама концепция Церкви, равно как и активная систематическая миссионерская деятельность. При том, что община каждого города была замкнутой, обращенной внутрь себя и держащейся настороже ячейкой, свой дух она подпитывала за счет бережно поддерживаемых связей с другими общинами, старыми и новыми. Христианские епископы неустанно путешествовали, встречались и вели между собой переписку. В результате примерно к 200 году структура почти всех общин империи была приведена к одному знаменателю: они состояли из епископа, пресвитера, диакона и мирян; священнослужителей в новых общинах назначали епископы материнской церкви. Кроме того, постепенно вырисовывалось (хотя и ценой множества разногласий и расколов) единство учения, ритуалов и законов поведения общины.
В результате в жизни среднестатистического христианина было больше ограничений, чем в жизни среднего язычника. Он мог быть ничуть не более религиозен, чем последователь культа Исиды, но, в отличие от последнего, не мог легко отстраниться от своей веры или попробовать примкнуть к другим культам, а попытка изменить или отвергнуть часть его религии могла привести к потере всех прочих частей — Бога, Христа, спасения, причастия, единения и самой общины, внутри которой он жил. Отступник-христианин испытывал куда более сильное чувство собственной отверженности и одиночества в чуждом мире. Неслучайно обеты, приносимые им при крещении, были представлены как верность (fides), аналогичная присяге у римлян, особенно — присяге военных.
В то время как прочие культы предлагали личное спасение после смерти, но не стремились изменить мир земной жизни, христианство (как и иудаизм в современной Европе) требовало определенной дисциплины и в земном существовании. Его позитивные аспекты оказывали на чужаков весьма глубокое впечатление. Гален отмечал, что благодаря своим наивным, примитивным притчам христиане строжайше соблюдали законы морали. Во время грабежей III века практически все церкви отдавали часть своих доходов для помощи больным и нищим и всегда были готовы помочь обездоленным и отчаявшимся так, как не помогал никто другой. Впечатляло также мужество, проявляемое многими христианами под пытками и угрозой смерти во время очередных гонений. Прочные связи, возникавшие между сторонниками церкви, отчасти были созданы специально для того, чтобы перенести эти испытания, и отвага мучеников использовалась в качестве средства пропаганды для укрепления веры членов общины и убеждения потенциальных новообращенных. Как говорит Арнобий, «не думаете ли вы, что причиной тому — слепой случай, что такая отвага приходит под воздействием случайного влияния? Не более ли вероятно, что она приходит от Бога и потому свята?»
[266].
По всем этим причинам рост и развитие церкви шли не равномерно, а скорее представляли собой череду бросков и отступлений, до взрыва, произошедшего в III веке. Но даже в этом случае его внезапность не должна приводить к чрезмерным преувеличениям его масштабов. Несмотря на особую притягательность христианства для масс, к началу правления Диоклетиана христианами в империи было менее пятой части населения, в основном на эллинистическом востоке, в Сирии, Северной Африке и в крайне небольшом количестве городов на западе.
