Я остался наедине со своим безграничным горем и тьмой, которая сразу же забрала себе мой рассудок.
Амалия
Он развязал меня. Не могу поверить, но мой похититель медленно, осторожно, чтобы не дотрагиваться пальцами до новой раны, распутал веревки, узлы которых от крови затянулись еще сильнее.
Мужчина положил мои ноги на кровать, подошел с другой стороны, навис надо мной и резко дернул за веревку, от чего она упала на пол. Руки тоже рухнули на постель, и я словно оказалась под толщей воды — такое было ощущение после нескольких часов заточения.
Я не смотрела на него. Почти. Но видела все: его отсутствующий взгляд, как будто бы он провалился в страшные воспоминания, или обкололся транквилизаторами, его сильные руки, стальной пресс и бицепсы, которые не могла скрыть белая майка.
Села на краю кровати и непроизвольно сжала бедра. Мой похититель был невероятен. Мышцы обволакивали его руки, а чернила татуировок покрывали их черепами и словами, написанными рукописным шрифтом. Это было удивительное и немного завораживающее зрелище. Прежде я не видела такой красоты, набитой чернилами на коже, и у меня было своеобразное предубеждение против тату, но это была моя личная драма.
Татуировки же на этом огромном мужчине были мастерски набиты таким образом, что придавали его внешности образ плохого парня. Черный, разозленный скорпион с красными глазами, выполненный трайблом, покрывал плечо на бугре мышцы, а его жало поднималось по правой стороне шеи. Я не могла прекратить думать о том, как скорпион поражал свою жертву прежде, чем поглотить ее, что напомнило мне о поразительных глазах моего похитителя. Опасный яд в одном взгляде. По мере его приближения маленькие белые шрамы открывались взору под чернилами, словно он пытался скрыть их. И этот факт откликнулся во мне: у меня тоже были шрам, который закрывала долбаная татуировка.
Черт возьми, он выглядел хорошо. Действительно хорошо. И это пугало меня до чертиков.
Что со мной было не так? Этот парень похитил меня, привязал к кровати, причем не один раз и вел себя довольно странно.
И в то же время, на краю моего сознания мелькала мысль, что он спас меня от психопата мужа, кормил меня из своих рук и освободил меня прямо сейчас, когда мне так нужна была свобода.
Он оперся на дверную раму, а я закинула ногу на ногу, думая о том, что если встану, то подо мной останется мокрое пятно на кровати, которое точно выдаст мои греховные мысли в его сторону. Мужчина бил любые стандарты, когда-либо созданные в моей голове о том, как должен выглядеть представитель мужского пола.
Скрестив руки, он посмотрел на меня.
— У тебя начинает повышаться температура и начинает знобить, — констатировал он факт таким спокойным голосом, что у меня внутри все сжалось. — Ты ничего не хочешь мне сказать?
Я округлила глаза. Казалось, какая-то мысль упорно стучится в моем мозгу, но я никак не могла поймать ее за хвост.
— И у тебя меняется запах. Ты пахнешь…интенсивнее, — вдруг сказал он.
Я принюхалась. Конечно же, свой запах я уже не различала. Но в очередной раз полной грудью вдохнула аромат волка, которому принадлежали спортивные штаны и худи, что были сейчас на мне. От него не ускользнул тот факт, как расширились мои ноздри от удовольствия.
— Нравится? — вдруг подался он вперед.
— Не твое дело, — огрызнулась я.
— Ты ведь до сих пор не поняла, правда? — вдруг рассмеялся он и отзвук его смеха прокатился по всему моему телу. Игнорируя тепло, которое снова начало зарождаться внутри меня, я напряглась. Что такое? Что я должна была понять?
— То, что ты рано или поздно отпустишь меня? — мой голос звучал жалко в этой комнате чужого дома, но я не могла не спросить еще раз.
Похититель вдруг оттолкнулся от стены, в мгновение ока оказался передо мной и положил свои огромные руки по обе стороны, оперевшись о кровать.
Я застонала.
И тут же его взгляд стал более осмысленным, сфокусировавшись на моих губах.
— Ты — Блэквуд. И я уже не уверен, что ты сможешь отсюда уйти, — прохрипел он в ответ на мой вопрос. — Вы — те, кто убивает, разоряет, калечит, порочит чужие жизни. А Клауд — тот, кто сломал мою жизнь, смешал с дерьмом, растоптал без суда и следствия. А ты — та, кто была с ним рядом, кто ублажала его, кто поклонялась его правлению в Лейстауне.
Я оскалилась.
— А знаешь, что? — запищала я, черпая силу из ненависти имени мужа. — Ему просто насрать на меня. И всегда было. Так что, давай, убей меня. Ты сделаешь одолжение и ему, и мне. Особенно мне, если быть честной. Особенно мне!
Мой похититель пресек истерику быстро: он поймал мое лицо одной рукой, зафиксировав так, чтобы можно было смотреть в глаза, молча смотрел около минуты, будто бы вкушая мою ненависть, наполняясь ею, заряжаясь, а потом вдруг обрушился поцелуем на мои губы.
Он застонал, и мне показалось, что он впервые за долгое время целует вот так — жадно и ненасытно. О, Луна, что это был за поцелуй. Впервые мое тело среагировало на прикосновения мужчины так, как сейчас. Куда-то пропал стыд, страх, а первое место выступили желание и невыносимая жажда. Мне было просто жизненно необходимо, чтобы его руки продолжали исследовать мое тело, а губы — прикасаться к моим губам. От одного только его дыхания у меня закружилась голова, подогнулись ноги, и мне показалось, что мои кости превратились в желе — накатила такая слабость, томность, что я чуть не рухнула снова на кровать, но уже увлекая его за собой.
Странное дело, но ни одной мысли о том, что я поступаю как непорядочная, падшая женщина, у меня не было.
Если бы этот человек хотел сделать мне что-то плохое, он сделал бы это уже тысячу, миллион раз. Но за все это время не причинил вреда большего, чем мой собственный муж. И это ужасно меня подбадривало.
Алекс
Ее тело пульсировало от дикого, животного напряжения и била дрожь, которая отзывалась везде: внутри меня, вокруг меня.
После того, как я напомнил ей о том, кто она, между нами рассыпались искры злости, как от костра, в который плеснули бензин.
У меня чесались руки — так хотелось свернуть ей шею, чтобы, наконец, покончить с этим тупым планом и избавиться от нее, от мыслей о ней раз и навсегда. А после этого сделать самое главное — всадить себе пулю в лоб, выпустить мозги, закипающие от одного присутствия рядом.
И обрести, наконец, покой.
Но вместо этого я целовал ее.
Не просто целовал. Я наслаждался.
Наслаждался борьбой между нашими телами.
Вкушая ее аромат.
Слизывая наслаждение и находя сладостное спасение в ее поцелуях, которые она обрушила на меня в ответ.
Ее вкусный морозный аромат свежих фруктов обосновался в моем сознании, проникнув в ноздри — вода, шипящая в пламени внутри меня, испаряющаяся в мой разум.
