— После смерти родителей я жила в доме у альфы стаи, и в день совершеннолетия меня отдали в жены его сыну — Клауду. Мы переехали сюда, чтобы жить отдельным домом, дав возможность Клауду дорасти до статуса альфы самостоятельно. А развестись с таким, как он, просто невозможно. Есть только один выход…
Мне показалось, что он кивнул, понимая, о чем я говорю.
И тут Алекс сделал такую вещь, от которой у меня перехватило дыхание. Все внутри меня затрепетало и загорелось: он очень медленно отстранился, нагнулся, провел пальцем по моей спине, очертил периметр татуировки и поцеловал ее.
И сейчас я понимала, что он целует не меня — в этом жесте не было ни намека на страсть между мужчиной и женщиной, не мое тело, — он целовал мои шрамы, принимая их.
Он, как никто другой, понимал: некоторые татуировки не касаются кожи, они высечены в душе.
Я приложила руку ко рту, сдерживая рыдания, и тогда Алекс повернул меня к себе. Он взял мое лицо в свои ладони и поцеловал в висок, в угол глаза, нежно коснулся губ.
И тут все в нем сменилось: он приник к моим губам, как усталый путник к чаше с водой, и начал буквально утолять свою жажду, целуя меня так страстно, ярко, волнующе, что мое тело немедленно откликнулось на его ласки.
Алекс
Солнце лениво перекатывалось по комнате, когда я пропускал сквозь пальцы шелковистые длинные волосы Амалии. Воздух был тих и свеж, мягкое посапывание удовлетворенной женщины окутывало мое тело тончайшим покрывалом.
— Ты расскажешь мне о своих татуировках? — вдруг спросила Амалия, не поднимая головы с моего плеча.
Я покачал головой. Все, что ей нужно было знать — что она так или иначе останется живой, и что никто больше не навредит ей. Открытая дверь и моя небольшая откровенность убедила ее в этом.
— Алекс, — то, как она произносила мое имя, словно перечеркивало все два года боли, которые я испытывал. Казалось, будто мир становится легче, понятнее, прекраснее. — Скажи мне, когда это закончится?
Я зажмурился. На самом деле ответа на этот вопрос у меня еще не было. Именно в эту минуту, в эту секунду прекрасного солнечного дня, когда я лежал с волчицей, которая как никто подходила мне, наполняла энергией Луны, хотелось просто наслаждаться жизнью. Мне нужно было хотя бы на мгновение перечеркнуть все, что было до этого момента, потому что иначе меня полностью поглощала тьма.
Она замерла в ожидании ответа и мир вокруг замер. Я практически чувствовал, как в ее голове бурлят тысячи мыслей о будущем, поднимаются страхи из глубины души, и мне нужно было ответить ей так, чтобы не напугать.
Кажется, я не был готов отпускать ее. Мне нужна была она для того, чтобы отпугивать тьму, разгоняя ее своим светом и энергией, я хотел делить с ней день и ночь, наблюдая, как выражение ее лица из угрюмого становится радостным. Это удивительно, но я и таблетки перестал принимать, жрать их тоннами, потому что они мне были не нужны.
— Ами…Амалия… — моя рука замерла, отпустив реку ее мягких волос. — Я с тобой.
Она кивнула, словно поняв, что я говорю, но не подняла головы. Девушка лежала и думала о чем-то своем, но не отстранялась, и мне было невероятно сложно сказать ей то, что буквально жгло язык, пробираясь до самого горла: я хочу, чтобы ты осталась. Чтобы ты всегда была со мной.
Потому что несмотря на это дикое, ненасытное притяжение, которое разрывало нас на части, я понимал: в ее глазах я — ничтожество, похититель, преступник. Да я и был таким. Таким сделал меня Клауд Блэквуд.
Я мог предложить ей только свое горячее сердце, свою душу, всего себя. Но было одного страшное обстоятельство, которое перечеркивало бы все, что я бы ни предложил. Какой бы ни была жизнь со мной, для Амалии, в любом случае, она началась с плена. И, судя по тому, что жизнь у нее была совершенно не блестящей, радостной и простой с психопатом- мужем, переходить из одного плена в другой она не должна.
Такая девушка достойна большего. Лучшего настоящего, светлого будущего.
Она была настоящим твердым орешком. Ее не сломил Клауд, судя по тому, что она рассказала и НЕ рассказала, не испугал плен — она держалась достойно, как настоящая волчица, как сильная женщина.
Алекс
Я поцеловал ее в висок и снова почувствовал, как по венам начинает течь теплое золото желания. После того, как смылись химикаты, которыми я обрызгивал наши тела, чтобы заглушить естественные запахи, после того, как я впервые почувствовал мягкость ее кожи, мне постоянно хотелось прикасаться к ней, быть с ней, быть в ней.
Было ли дело в процессах, которые происходили сейчас в организме молодой половозрелой волчицы, или в том, что я действительно давно не чувствовал женского тепла, но ее присутствие действовало теперь на меня не просто возбуждающе. Оно просто заслоняло собой весь остальной мир.
Вдруг Амалия покачала головой, будто прогоняя ненужные мысли и провела рукой по моему обнаженному телу, задержавшись на животе. Ноготками она царапнула кожу чуть ниже пупка, и огладила рукой восстающий от скромной ласки член. Извернувшись, девушка выпуталась из моих объятий и села в ногах. Ее совершенное, красивое тело было словно вылеплено из гипса, окрашено в нежнейшие цвета, манило попробовать его на вкус. Я протянул руку, погладив ее бедро, но Ами улыбнулась и перекинула ногу через меня, оседлав. Почувствовал, что она тоже уже возбуждена — мы были словно настроены друг на друга, хотелось и ждалось соединиться, чтобы снова стать одним целым, а не разбитыми на кусочки деталями паззлов.
Круглые ее колени крепко охватили мои бедра и она стала медленно опускаться на то, что ее ждало, стоя во весь рост. Я знал, что через секунду наступит наслаждение, столь же сильное, как и испытанное несколько часов назад. Я ждал, затаив дыхание.
Я почти ощутил, как мой член погружается в горячую глубину. Медленно, неотвратимо, влажно, смертельно томительно. Ни на одну минуту тело девушки не оставалось неподвижным, и в то же время изгибы ее были такие вкрадчивые и медлительные, что казалось я никогда больше не смогу отвести взгляда от девушки, что истязала меня лаской.
Она не только звала, ее рука вела за собой, указывая путь, но не пуская дальше, удерживая в глубине своего тела часть моего существа, не давая ему совсем погрузиться в блаженство. Но она разрешила мне, благосклонно кивнув с закрытыми глазами, воспользоваться руками, и я тут же провел ладонями по ее бедрам, талии, сжал горячую мягкость груди. Сжав между указательным и большим пальцами рук ее заострившийся сосок, я оттянул его немного на себя и Ами тут же открыла глаза, в которых я прочел все: опьянение страстью, колдовство соединения волка и волчицы, и… отголосок какого-то знакомого чувства, давно забытого, которого я не видел и не чувствовал уже много времени. Это было начало, самое зарождение любви.
Чтобы не выдать себя, она снова прикрыла глаза, но от того, что мне только что открылась сокровищница ее души, маленький секрет, в котором она сама себе еще не призналась, я будто вознесся на небеса. О, Луна. Такого блаженства я не испытывал никогда, и никогда не испытаю. Только с ней, только так и никак иначе.
