Сук@, нет времени ни на что, надо срочно выбираться отсюда.
Делаю шаг вперед к парню с автоматом, подняв в верх руки, демонстрируя покорность. Он все также держит меня на мушке, и гадко лыбится. Дебил.
Эта его ухмылка действует как спусковой крючок: всегда, когда противник думает, что победил, он расслаблен настолько, что можно сломить исход боя.
Пользуюсь этим молниеносно. На смену сознанию приходят инстинкты. Тьма опускается на глаза, и мы вместе с ней, впервые как настоящие союзники выступаем не против друг друга, а против остального мира.
Резко прыгаю вперед и хватаю дуло автомата, потянув на себя. Резко дергаю вперед, чтобы прикладом разбить охотнику нос, лишить его нескольких минут и выиграть преимущество. Тут же на меня с двух сторон бросаются противники. Мое сознание уходит так глубоко во тьму, что тьма начинает выходить из берегов. в голове не остается ни одной мысли, только образ: Амалия в руках у Клауда. Однажды я видел это через окно, но только сейчас, когда мой мир полностью перевернулся, я, бл*ять, не позволю этому случиться.
Живот начинает покалывать, мышцы нагреваются за секунду — момент перехода из человека в волка невероятно короткий, но мне нужно выжать из этого все.
Основательно и четко бью владельца автомата снова, и слышу, как у него крошатся зубы, а приклад разрывает хрящи. В это же время успеваю ухватиться полузубами-полуклыками в плечо охранника справа, он рычит от боли и пытается ухватить меня за горло, но я успеваю увернуться. Рывком тяну за одежду на груди третьего, слева, и сталкиваю этих двоих лбами, пытаясь удержаться при этом на грани волка и человека.
Эта грань действует мне на руку — придает суперсилу, но она слишком, слишком коротка, и мои инстинкты воют о том, что драка может выйти не мою пользу. А потому мне нужно сразу избавиться от противников.
Резко отпускаю руку от груди третьего и достаю из — за пояса джинс предусмотрительно припрятанный нож Ларса. Ну что ж, теперь тебе придется сразиться против своих же. Неслучайно нож имеет столько желобков — он явно изготовлен по специальному заказу психопата, что пускает кровь большим живым телам. Вроде человека или оборотня.
Не рассуждая долго, вонзаю нож в живот тому, что ближе. Тот делает свое дело — противник буквально харкает кровью мне в лицо, и тут я слышу краем сознания треск разрываемой ткани.
Оставшиеся два охранника, что притаились за машиной, окружая меня, превращаются в волков.
Но у них нет моего преимущества: ненависти и страха. Страха НЕ ЗА СЕБЯ. Поэтому я все еще держу грань между человеком и волком, превратившись в практически мифическое существо: такое же страшное и опасное, странное, внушающее ужас непривыкшему. На человеческих руках — когти волка, рот растянулся в диком оскале с огромными клыками, царапающими собственные губы до крови. Плечи разбухли, разрывая футболку и покрылись наполовину шерстью.
Сердце бухает четко и быстро: А-МА-ЛИ-Я! А-ма-ли-я! А-МА-ЛИ-Я!
Только эта мантра и держит меня в узде человеко-волка. Только это и дает сил.
Резко разворачиваюсь вкруговую, полоснув ножом воздух вокруг себя. Полоборота уходит в «молоко», — зверь успевает отскочить в сторону, но зато остальное движение не проходит незамеченным для последнего врага. Удается раскроить ему морду почти наполовину. Я практически слышу, как чавкает кровь, булькает вытекающий глаз.
Было бы время, сказал бы спасибо Ларсу за такой отличный подарок — тонкий нож для охоты на оборотней. Он оправдал себя за секунду.
И в это мгновение второй будто приходит в себя после сильного удара и резко бросается на меня сбоку. Удар не кажется неожиданным, но я его пропускаю, и практически позволяю впиться уже волчьим клыкам в ногу.
Он старательно сжимает челюсть, и я вою от дикой боли — клыки уже царапают кость, в ушах пульсирует кровь, жар прокатывается по всему телу снизу вверх. Дергаю ногой, но от этого еще хуже — мясо ползет по острым зубам разъяренного волка.
Самый первый, оттерев глаза от крови, нагибается за автоматом. Я пытаюсь прорваться к нему, но нога в тисках клыков ненасытного волка капканом держит меня на месте.
Сук@!
А-МА-ЛИ-Я! А-ма-ли-я! А-МА-ЛИ-Я! — рычит и воет сердце и в это время первый выпускает автоматную очередь.
Амалия
— Ну что, девочка моя, развлеклась? — нехорошо и спокойно тянет Клауд, и мое тело начинает сотрясать мелкая дрожь ПРЕДЧУВСТВИЯ, как бывает всегда, если он так спокойно улыбается.
Его глаза не сулят ничего хорошего: это мрачные дыры, которые могут затянуть меня вглубь в свои недра, сжечь ритуальным костром. Но даже огневище не разбудит в нем ничего человеческого, я это точно знаю, помню, вижу. Его демоны затеяли страшные танцы в глубине его темной души под похоронную музыку, которая звучит по мне.
Которая. Звучит. По. Мне.
О, Луна, неужели пришел мой последний час? Принимаю свою судьбу. Но я благодарна этому миру за все, что было со мной — за последние дни и часы моей жизни. Только здесь, в этом плену маленького заброшенного дома я узнала, что достойна быть любимой и могу иметь маленький кусочек счастья.
Мир, такой большой, не сотрясет такая маленькая потеря, как душа оборотницы, узнавшей в конце своей короткой жизни, что такое взаимная любовь, тепло, нежность и забота. О, Луна!
Клауд делает шаг мне навстречу, еще и еще один. А я словно пригвождена к месту — бежать бессмысленно. Да и побег раззадорит его еще больше, но терпеть физическую боль, его прикосновения к своей коже я больше не смогу. Потому что после поцелуев и возносящей к небу любви и ласки Алекса — это больше не мое тело, это храм любви, и я не хочу осквернять его Клаудом.
— Вижу, ты неплохо тут провела время, — демонстративно принюхивается он, изогнув бровь, намекая на запах секса, которым фонит в доме. — И что же, неужели трахалась с удовольствием? Кончала под ним?
Я резко задерживаю дыхание, боясь ненароком сказать или сделать что-нибудь не то, что подействует спусковым крючком и бомба замедленного действия, которой стал сейчас Клауд, может рвануть и без детонатора.
— А ведь я искал тебя, искал и надеялся. Надеялся, что найду тебя мертвой, но верной. Но никак не живой и использованной чужим членом.
Он поворачивает шею из стороны в сторону, будто разминая ее, от чего она немного хрустит, и засовывает одну руку в карман куртки. Там что-то звенит. Будто ключи на связке, но я точно знаю, что это не они.
— Клауд…я… — еле слышу свой сбивчивый голос, и, чтобы придать себе решимости, откашливаюсь. — Нам нужно развестись. Зачем я тебе…
Он запрокидывает голову наверх и зло хохочет, а, отсмеявшись, резко прекращает и опускает голову, пристально разглядывая меня, цепко скользя по каждому участку открытой кожи.
— Развестись? Нет, милая моя. У нас с тобой только один выход из нашего прекрасного брака. И победителю, может быть, повезет: он уедет в катафалке.
