— Ты испортила мне жизнь, — говорит он тихо. — А я отберу твою. Не такая уж ты и особенная, как оказалось. А после твоей выходки с этим дебилом, оборотнем, ты становишься пустым местом. А сейчас станешь им буквально.
Кожу покалывает шерсть, которая все никак не может проступить. Усилием воли сдерживаю перевоплощение: если стану волком, то меня задушит железный ошейник.
ОООО Лунааааа… я больше не могу….Это ужасная, грубая пытка…
— Пусссстиииии — шиплю я, вцепившись одной рукой, что еще может шевелиться, в железо на шее.
Клауд переходит к ногам и разрезает сначала джинсовую ткань. От боли в руке даже не понимаю, когда он начинает рисовать ножом полосы на моей обнаженной коже.
Кааак бооооольнооооо….ООО Лунаааа….
Не знаю ни одной молитвы, но прямо сейчас мне хочется обратиться к нашему богу: почему, за что я вынуждена так страдать? Что я сделала такого, чем прогневила Луну?
Чем заслужила такую страшную кару?
— Не хватает огонька, — вдруг говорит Клауд, и я предчувствую, что будет. Он снова возьмет сигару, прикурит ее и будет оставлять на моей коже страшные черные следы ожогов, которые потом сойдутся в узор его безумия.
— НЕЕЕЕЕт, Клауууд, НЕЕЕТ — голос подводит, на самом деле из моей сухой глотки вырывается только писк. Рассудок мутнее от боли, я в одном шаге от…смерти? Перерождения? Перевоплощения?
Сердце безжалостно колотится, эхом повторяя настоящий ужас, который пронизывает, сковывает все мое бедное тело.
Больше в моей жизни не будет ничего: ни счастья, ни спокойствия, ни-че-го. Никогда я не познаю снова сладости любви, не узнаю снова, каково это: быть любимой только за то, что нахожусь рядом.
И в последние минуты свой жизни я прощаюсь с Алексом. С Александром Рейтером, моим похитителем, который приоткрыл мне дверь в эту жизнь, полную света в моей темной, страшной жизни пленницы на воле.
— Алекс… — тяну я тихо, но это слышит Клауд и резко дергается.
Бьет меня по лицу своей огромной ладонью, а потом хватает за щеки большим и указательным пальцами.
— Это твои последние слова, Амалия? Это?
Лицо его темнеет, вытягивается и он вдруг, собравшись, харкает мне прямо в лицо.
— Пора добавить огоньку этой драматичной истории смерти, — бросает он, отпустив пальцы, брезгливо отпрянув. — Дом уже облит бензином, осталось только бросить спичку.
Понимаю вдруг, что этой спичкой, что подожгла последнее кострище его безумия — это имя чужого волка, другого оборотня.
Клауд
Ненавижжжжууу ее, всю ее, от хвоста до уха. От мизинца на ноге до кончика волоса. Моя прекрасная шлюха, моя бездарная любовница, моя неверная жена.
Перед глазами мелькают сцены ее предательства: вот она улыбается этому члену на ножках, Алексу, мать его, Райтеру, вот она целует его, запуская свой юркий язычок к нему в рот, а потом тут же садится сверху.
Или вот она, оседлав его обеими ногами, садится на его восставший в ожидании удовольствия член, и садится, замирая от наслаждения, и принимается выгибаться, сначала медленно, развратно скользя руками по его плечам, а потом приспуская все быстрее и быстрее. Он успевает ухватить горошину ее соска губами, и сжимает ее ягодицы руками, задавая темп, насаживая ее на себя, фаршируя своим пенисом ее вагину.
Блять, как же я ее ненавижу, мне нужно было убить Ами давно, еще до того, как ее украл этот долбо@б. Или в день свадьбы, когда она, страшась и боясь, садилась в своем свадебном платье передо мной, чтобы удовлетворить меня по полной программе. Черт, я тогда заводился от одного ее взгляда, но кто же знал, что она окажется такой ханжой!
А ему, я уверен, она позволяла пользоваться всеми своими дырками, текла под ним так, как ни разу не позволяла расслабиться себе. Да блять, что говорить — она ни разу со мной не кончала, но сейчас, здесь, в этом ебучем доме, я чувствовал этот запах страсти, который может произвести женщина- волчица. Мне этот запах был знаком благодаря другим. Тем, кто соглашался ублажать меня по любому зову.
Или не соглашался, но от этого секс становился еще острее, бодрее.
Но это все херня.
Сплюнув, поднимаюсь по лестнице наверх.
Пусть горит огнем, тупая дрянь. От нее и так уже ничего не осталось: от боли через пару минут она перевоплотится в волчицу и задушит саму себя. И будет подыхать медленно, мучительно, сладко воя от предсмертных судорог.
Запах крови раззадорил не на шутку, в голове проносится мысль трахнуть неверную сучку последний раз, но тут же дергаюсь от отвращения и брезгливости: не хочу подбирать за кем-то остатки.
Амалия воет от боли, и этот звук ее страха звучит для меня как волшебная мелодия.
Разворачиваюсь, смотрю на то, как корчится пристегнутое к деревянной балке кровавое существо, наполовину покрытое небольшой щетиной. Она все еще держит в себе свою волчицу, которая пытается прорваться наружу от испуга. Какая сильная девчонка. Кто бы знал, что у нее может быть выдержка.
Обычно от секса пожестче она или падала в обморок или стонала и выла так, что хотелось пристукнуть ее тут же, чтобы дотрахать уже безжизненное тело.
Любуюсь на плоды своих рук, хочу запомнить эту картину, как лучшую фотографию в жизни.
И вдруг чувствую, что в подвале что-то изменилось. Нихера не понятно, что, потому что кровь Амалии заполнила все мои легочные альвеолы вместо кислорода.
— Ну вот мы и встретились, паскуда, — слышится голос сверху, и я резко оборачиваюсь. На верхней ступеньке стоит человек, лица его не видно от света, что находится за его спиной. Он облокачивается о дверной проем.
— Ох, блять, какие люди, — говорю ему, ступая на один шаг вниз.
— Клауд, все кончено. Ты проиграл, — говорит мне эта неопознанная гора, обмазанная кровью.
Кто еще тут проиграл, тупица.
Достаю сотовый телефон и делаю дозвон, не поднося его к уху. Это — условный сигнал, и после него здесь останется только пепелище.
Сделав это, резко бросаю сотовый вниз, отвлекая этого дебила, перевоплощаюсь в волка и бросаюсь на верзилу. У меня фора в две секунды, да и силы больше раз в сто, если не больше.
Кидаюсь вперед, даже не задевая лапами ступеней и прокусываю ему ногу.
Он орет раненным зверем, и я чувствую, как теплая кровь течет мне в глотку, раззадоривая, опаляя все члены огнем.
Сук@, я теперь только понимаю, кто это. КТО ЭТО! Алекс, мать его, Рейтер, тот, кто похитил мою жену и сделал из нее свою подстилку!
Картины того, как они трахаются в постели, на диване, на полу, снова наполняют меня, и я сжимаю челюсть сильнее, наслаждаясь его болью.
Он как-то находит в себе силы стать волком, и толкает меня лапами вниз. Мы летим с ним кубарем. Пространство не дает возможности для маневра, мы натыкаемся на всякое мелкое барахло, что свалено по углам, я слышу, как визжит Амалия, как бухает сердце в ушах, как он мощной челюстью впивается мне в бок и дерет мясо с шерстью.
