Сделав все это, снова возвращаюсь к дивану, к непрочитанной скучной книге. Сколько таких вечеров, наполненных одиночеством у меня уже было? А сколько их еще будет?
Поднимаю глаза, гляжу в окно и вздрагиваю: между кустов снова стоит темная фигура. Лесник? Но что он забыл? Решил вернуться?
Темное мрачное предчувствие пузырьками поднимается по моей спине. Руки начинает потрясывать от неясного ощущения.
Вздыхаю, а потом еще раз, задержав воздух в груди — пытаюсь успокоиться. Взяв себя в руки, открываю дверь и говорю в пустоту темной фигуре, что стоит в тени деревьев:
— Лесник! Что случилось?
Огромная мужская фигура делает шаг из тени, и я прижимаю руку ко рту, чтобы не закричать. В глазах темнеет, и я чувствую, что близка к обмороку, хотя ни разу не лишалась чувств. Не может быть!
Страшно сделать шаг.
Страшно подойти.
Страшно остаться на месте.
И потому я, как перед прыжком в воду с высоты, задерживаю дыхание и выхожу из спасительной тени деревьев.
— Лесник! Что случилось? — кричит мне Амалия, и от ее голоса по моим венам кровь начинает пульсировать быстрее, скорее. Жар опаляет щеки, шею. Внутренний волк порыкивает, — он стремится к ней, к своей женщине.
Она тут же узнает меня: прикладывает руку ко рту, удерживая беззвучный крик внутри, и у меня пробегает мысль, что она прямо сейчас мне скажет о том, что не хочет меня больше видеть никогда и ни при каких обстоятельствах.
Я причинил ей столько боли, стал свидетелем слез, сломал ей жизнь. И теперь вижу перед собой не прекрасную ослепительную мадам Блэквуд, а невысокую девушку, волчицу, что со страхом смотрит вперед.
И только потом мой мозг анализирует картину полностью: на ее щеке — следы от шрамов, что оставил на ней нож Клауда (это я знаю точно, видел его уникальную заточку), небольшие шрамы виднеются на приоткрытых халатом руках, ногах в прорезях одежды.
Эти шрамы сносят мне крышу, и я откидываю все свои трусливые мысли в сторону и стремлюсь к ней. Она нужна мне, только она одна. Моя истинная пара, моя любимая девочка, моя Амалия, Ами.
Подхватываю ее ослабленное тело в кольцо своих рук, а она вздыхает и смотрит во все глаза на меня.
— Это и правда ты? — вдруг выдыхает и проводит своей мягкой ладошкой по моей щеке, покрытой щетиной. — Не может быть.
Может, может, поверь мне.
— Я же обещал тебе, что всегда буду с тобой, — говорю, а она хмурится, прислушиваясь к моему голосу. Да, он звучит сейчас хрипло и будто из треснувшей бочки: я не разговаривал почти два месяца.
Она прижимает свою голову к моей груди, и я отодвигаю полы расстегнутой зимней куртки, чтобы быть ближе к ней. Амалия прислушивается к лихорадочному биению моего сердца и улыбается.
— Это и правда ты, — тянет она и снова смотрит в глаза своим лучистым взглядом. — Но… где? И… как?
Жмурюсь, вспоминая дни и ночи, проведенные в больнице под чужим именем. Было непросто не рвануть к ней сразу же, как только выбрался из-под завалов дома, убедившись, что Клауд мертв, но я сдержал себя. Догадался подкинуть в дом останки того мелкого хитрого оборотня, что поджог дом по установке Блэквуда.
А после…
Трубки, капельницы, череда операций, не возможность перевоплотиться в зверя, пока не будут поставлены на место хотя бы кости в ногах…
Но тем слаще стало чувство свободы, когда выбежал первый раз на улицу, помахивая хвостом, вкушая ароматные запахи леса, животных, окружающей действительности.
И, как только это произошло, собрался и пошел туда, откуда все началось: к дому Клауда. Амалии там не было с того дня, как я увез ее оттуда, и эта новость сначала выбила у меня почву из-под ног. Ее не было в городе, в лесу рядом, и я запаниковал. Неужели она могла покинуть этот мир, неужели Клауд убил ее?
Я уже собрался бежать в другой город, но вовремя решил наведаться к Леснику. Должен был сказать ему, что тот не зря вытащил меня из тюрьмы. Все-таки я отработал его доверие: Клауд Блэквуд ославлен за свои деяния, и Клауд Блэквуд мертв.
Увидев меня, он не удивился, будто чувствовал, что я однажды появлюсь на его пороге.
Только вышел из дома, взяв в руки корзину с едой, и пошел вперед, а я двинулся за ним следом. Такое в порядке вещей у оборотня, что следит за порядком: не говорить, а делать. Он шел и шел, уже начал идти первый снег, покрывая белым дорожки в лесу, и я, смотря на это, подумал, что тоже начинаю жизнь с чистого листа.
Дойдя до дома, в котором я жил столько времени, он постоял немного, и вдруг открылась дверь. На пороге стоит Амалия. Хрупкая, женственная, маленькая и такая домашняя в своем халате. Она так красива, что я не могу смотреть: стою с закрытыми глазами, и только слушаю их разговор, наслаждаясь звуком ее голоса, считывая ее настроение, ее состояние. Она говорит тихо и печально, несчастно, грустно, медленно. Будто бы внутри все заморожено в лед, а снаружи раскрашено гуашью, придавая чертам выразительность.
— Оставайся и живи. Тебя никто никуда не гонит, — говорит ей лесник и размашисто уходит, а, проходя мимо меня, дотрагивается до моего плеча. И я понимаю, что эти слова предназначены и мне. Я бесконечно благодарен ему за то, что он сумел спасти мое сокровище, сохранил ее для меня, и киваю ему.
Лесник впервые за все время нашего знакомства улыбается, и все его черты становятся мягче, он преображается совсем в другого человека.
Он уходит, но я все равно не могу решиться войти в этот дом, в который привез ее, чтобы подчинить себе, вычерпать из нее все человеческое, живое, а потом и убить.
Но звук ее голоса, когда она принимает меня за Лесника, все расставляет на места. Она нужна мне. Вся, полностью, без остатка.
— Я всегда буду с тобой, — говорю хрипло в ее розовое ушко. — Потому что люблю тебя всю. Всю без остатка. Ты — самое дорогое, что у меня есть сейчас и самое лучшее, что у меня будет до конца моих дней.
Она смеется мне в грудь, и я чувствую, что лед внутри нее тает, она расслабляется.
— Ты снова хочешь меня похитить? — лукаво спрашивает, подмигнув.
Шутливо рычу, вдохнув ее теплый родной аромат волчицы прямо у виска.
— Похитить и никогда не отпускать, — мой голос сбивается: изнутри пружиной расправляется возбуждение. Как всегда рядом с ней. С моей истинной парой.
Вся моя жизнь обнулена. Нужно начинать с самого начала, и я это делаю прямо сейчас.
— Амалия… ты нужна мне, и я хочу, чтобы ты стала моей женой, — говорю, глядя в ее лучистые глаза.
И Ами облизывает губы своим красным языком, от чего возбуждение простреливает меня всего. Я подхватываю ее на руки и заношу в дом, захлопнув ногой дверь в сырую темноту одинокой ночи, и со своей бесценной ношей поднимаюсь наверх по ступеням в комнату, которая была так давно моей.
