Все облака, сформировавшиеся над безграничной амазонской сельвой, упираются в эти склоны Анд, и потому редко так случается, что там забрезжит солнце, один или два дня в году, не больше. Дождь идет, не прекращаясь, и днем, и ночью, и летом, и зимой, и если к этому добавить жару, что стоит там, поскольку места эти расположены на экваторе, и удивительно плодородные почвы, то можно понять почему в районе Льянганатес самая дикая, самая густая, самая непроходимая растительность.
Ни одно человеческое существо, ни даже животное, не встретишь дальше поселка Пильяро, и эта пустыня простирается до берегов самой Напо. Там совершенно нечего есть, там не найти ни одного сухого полена, чтобы развести огонь и согреться, ни какого-нибудь скромного убежища укрыться от дождя. Те, кто отваживаются уйти дальше Пильяро, обречены на голод, одиночество, на страдания и отчаяние.
Вначале следовать тому, что написано в документе «Путь Вальверде», очень просто и легко. Выйдя из Пильяро нужно спросить дорогу к «Асьенда Мойя» — сейчас разрушена — затем найти холм под названием Серро-Гуапа. Стоя на вершине этого холма, повернувшись спиной к городку Амбаро, нужно смотреть на восток, и в погожий день там можно разглядеть три вершины Льянганатес. Они образуют треугольник, и на его склонах существует искусственное озеро, куда и сбросили все сокровища. По другой версии, это самое озеро лишь указывает направление, а рядом с озером располагается большая пещера, где и спрятано золото.
Версия «с пещерой» основывается на том, что в прошлом веке некие английские моряки уверяли, будто нашли золото в одной из таких пещер и вернулись домой с несколькими очень красивыми вещицами. Один из них умер в Лондоне, другой во время следующей экспедиции. Они клялись, что и тысяча человек не смогли бы вынести все золото, спрятанное в той пещере.
Существуют другие люди, утверждающие, что такая пещера, очень большая, образовалась под водопадом Верхней Коки, но, на мой взгляд, это место находится слишком далеко от указанного Вальверде. Я как-то пролетал над этим местом вместе с Галиндо, и расстояние до холмов Льянганатес оказалось значительным. Конечно, та пещера огромна и по своему расположению практически недостижима, но маловероятно, что служит тайником.
«Путь Вальверде» остается самым правдоподобным описанием, хотя и за прошедшие годы в результате сейсмической активности, очень частой в этих местах, топография этого региона сильно изменилась.
Вначале многие — среди них и Гонзало Писарро, брат Франсиско — искали следы самого Руминьяви, но первую научную экспедицию смог провести лишь испанец Анастасио Гузман в конце восемнадцатого века. Он составил достаточно полную карту того региона, но к несчастью сорвался в пропасть, не дойдя немного до цели своих поисков.
Поговаривают, что Гузман был сомнамбулой, и несчастье случилось с ним во сне. Очень плохо для искателя приключений страдать сомнамбулизмом, особенно в местах, где полно бездонных пропастей!
Рипальда рассказывал, что однажды ему на пути попалась глубокая расщелина, ширина которой от одного края до другого не превышала метров пятнадцати, почти можно было перепрыгнуть. Но на то, чтобы спуститься на ее дно, а потом опять подняться по противоположной стене у него ушло семнадцать дней. Это один из примеров трудностей, с которыми путешественникам придется столкнуться в тех местах — вот почему там гибнут десятками, а те, кому посчастливится вернуться живыми, выглядят разбитыми и потерянными. Если для того, чтобы пройти пятнадцать метров, требуется семнадцать дней, то нет ничего удивительного, что до сих пор ни у кого не получилось пересечь те сто километров.
Но уверенность, что в сердце этого ада спрятано сорок миллиардов песет, постоянно приводит к появлению все новых и новых отчаянных смельчаков, готовых встретиться с любыми опасностями и трудностями. Англичанин Диотт, итальянец Воскетти, американец Д’Орси, швед Бломберг, колумбиец Рипальда и шотландец Локк — это лишь немногие, самые выдающиеся, из сотен мечтателей, кто в последнее время преследовал неуловимые, ускользающие сокровища Руминьяви. Большинство из них признали собственное поражение, другие разорились, а несчастный Локк лишился всего своего состояния и жены в придачу. После неисчислимых бедствий, он вернулся в Кито и застрелился. Похоже, что некое проклятие оберегает то золото, проклятие и непроходимые Льянганатес.
И сейчас они были там, где-то под моими ногами, и видимые сквозь пелену облаков с такой высоты совсем не казались опасными, и не походили на то, что называют «места, пожирающие людей».
Спустя несколько минут, в разрыве облаков мелькнуло извивающееся русло реки, и, не мешкая ни мгновенье, пилот направил туда самолет, чуть было не задев склон горы, и полетел вдоль русла. Вскоре, на подлете к Тене, появилась крохотная расчищенная полоса, покрытая лужами и травой. Мишель облегченно выдохнул лишь тогда, когда двигатели были выключены:
— Теперь я понимаю, почему доктор Мансилья предпочитает трястись четырнадцать часов в автомобиле. Я тоже в следующий раз поеду с ним…
Мы быстро выгрузили наши вещи, и самолет сразу же улетел, погода начала портиться еще больше, и пилот опасался, что не долетит до Кито. Мы остались стоять в начале взлетно-посадочной полосы, под непрекращающимся дождем, пока, спустя четверть часа, ровно во сколько мы и договаривались, не появился старенький микроавтобус Мансилья.
Спустя час мы уже плыли на большой пироге вниз по течению Напо, лавируя среди опасных порогов и пенных быстрин. Несмотря на потоки воды, падающие с неба, уровень в реке сильно понизился и время от времени лодки задевали дном за камни на дне.
Но вот выглянуло солнце, то Мишель и Гонзало не сдержались и воскликнули от охватившего их восхищения. То, что до сих пор представляло из себя нескончаемую стену из темных, промокших деревьев, протянувшуюся вдоль берегов, вдруг превратилось в амазонскую сельву во всем ее великолепии. Там уже не осталось ни одного темного пятна под свинцовым небом, но только миллион оттенков зеленого, сверкающего под ослепительным солнцем, кажущегося еще ярче, еще насыщенней на фоне голубого неба. Ближе к полудню Амазония начала просыпаться.
Стайки попугаев и гокко перелетали с дерева на дерево, оглашая окрестности криками и забавным бормотанием, а несчетное количество белых цапель стряхивали с себя дождевую воду, и играючи, почти не шевеля крыльями, скользили над поверхностью воды, не касаясь ее. На верхушках высоких деревьев визжали сотни обезьян. А среди ветвей вдруг появились невероятно яркие цветы, что до этого казались неопределенными пятнами без цвета и формы, окрашенные во все цвета радуги, красные и желтые, фиолетовые и цвета охры, в виде бутонов и ниспадающие каскадом, иногда напоминающие собой огненные хвост запущенной ракеты. И Мишель, кто так увлекался и любил цветы, не мог поверить своим глазам, что это были орхидеи, десятки, сотни, тысячи орхидей, растущие в самой большой на планете оранжерее.
Шесть тысяч километров по реке и через сельву, начиная с крутых склонов Анд, что мы могли видеть у себя за спиной, и кончая дельтой при впадении в Атлантический океан, на другой стороне континента, все это пространство было заполнено миллионами деревьев и орхидей.
