Было такое ощущение, что у «Эсмеральды» не было киля, и судно безо всяких усилий скользило по огромному катку из темно синего льда.
Я ощущал себя счастливым человеком. Три дня, тысяча километров, семьсот морских миль отделяли меня от архипелага, о котором я мечтал столько лет и к которому стремился из такого далека.
На капитанском мостике дежурные офицеры попытались завести со мной разговор, узнать про меня, про мои путешествия, откуда приехал, чем занимался. Расспрашивали про Испанию.
Но у меня не было ни малейшего желания вести какие-то беседы, еще я подумал, что не стоит ничего рассказывать им, не понимая, что для тех моряков, привыкших к монотонным ночным дежурствам, любой пассажир — это единственное и самое большое развлечение. Эгоистично я предпочел смотреть на безмятежное море и думать об островах.
То путешествие на маленькой «Эсмеральде» показалось мне бесконечным и очень некомфортным. Меня обуревало желание добраться до Галапагосов как можно быстрее, и одновременно раздражала жара, однообразная еда и, больше всего, отсутствие пресной воды, так что мне приходилось после чистки зубов полоскать рот «Кока-колой». Я часами стоял на палубе, вглядываясь в горизонт в поисках признаков земли. Но все, что мог разглядеть — это далекие облака, стаи летучих рыб, да время от времени какой-нибудь дельфин приближался, чтобы поиграть с носом корабля.
Как-то один «морской волк» рассказал мне историю по такого дельфина, что произошла много лет назад в каком-то порту с другого края Тихого океана. Может быть в Бали, а может быть в грязном Белавандели. Там речь шла о дельфине, ставшем настоящей знаменитостью в конце прошлого века, когда большие парусники царствовали на море, а радаров и сонаров еще не было в помине.
Один из таких парусников намеревался пересечь Большой Барьерный риф, отделявший север Австралии от Новой Гвинеи и представлявший из себя самое опасное место для мореплавания в то время. Когда капитан почти отчаялся найти проход среди рифов, он вдруг обратил внимание на дельфина, плававшего пред носом корабля. Своими движениями и по тому, как он нырял и поднимался на поверхность, дельфин словно бы показывал, что глубина в том месте более чем достаточная, чтобы парусник смог пройти. Зная, что дельфины всегда отыскивают глубоководные проходы, капитан решил рискнуть и последовал за ним, и таким образом, ведомый этим млекопитающим, пересек Большой Риф без особенного труда.
Прибыв в порт, он рассказал о том, что произошло, другим капитанам, те не замедлили проверить это, и когда прибыли на указанное место, нашли там дельфина, который провел их от одного края рифа до другого, как опытный лоцман.
На протяжении многих лет Большой Барьерный риф перестал быть местом опасным, а дельфин стал настолько знаменит, что его даже называли по имени — к сожалению, я запамятовал как его звали — поговаривали, что в некоторых портах в его честь были установлены небольшие монументы. Все шло хорошо до того момента, пока два пьяных пассажира не решили поразвлечься и принялись стрелять в бедное животное, ранили его, и он исчез в глубине, оставив за собой кровавый след.
Тем пьяным пассажирам чудом удалось сохранить жизнь, потому что разъяренный экипаж хотел линчевать их на месте. В течение двух лет никто ничего не слышал про дельфина, все думали, что он погиб. Но прошло время, и дельфин объявился, и стал, как и прежде, проводить суда через рифы, все также весело и беззаботно ныряя пред носом кораблей.
Только однажды корабль, следуя за дельфином, налетел на рифы — это было судно, с которого много лет назад в него стреляли и ранили. Но после этого до самой старости дельфин вел за собой суда, и ни одно из них не потерпело крушение.
Не знаю, правда ли это или вымысел, что дельфин самое умное из всех живущих на планете животных, как утверждают многие ученые, но ввиду невероятных экспериментов, проводимых над ними в разных океанариумах, в том числе и в Майями, я все-таки склоняюсь к мысли, что так оно и есть на самом деле.
Спустя три дня, когда вокруг не было ничего, кроме моря и неба, начали появляться птицы. Вначале это были фрегаты, чуть позже появились альбатросы и чайки. Даже одна голубоногая олуша пролетела рядом, показывая, что мы находимся уже совсем близко от островов. Но наступила ночь и мы вынуждены были замедлить машины и уменьшить скорость, если хотели избежать неожиданных и неприятных столкновений в этих мало изученных водах.
На следующий день мы уже стояли на якоре у входа в порт Пуэрто-Бакеризо, столица острова Сан-Кристобаль и одновременно столица всего этого архипелага.
Каким же маленьким он мне показался!
Пригоршня деревянных домиков, выстроившихся в ряд на песке, лицом к морю, где я не смог найти ни койку, чтобы переночевать, ни какой-нибудь ванной комнаты или душа, чтобы смыть с себя накопившуюся за три дня грязь.
Но нет худа без добра, помылся я в море, а переночевал на пляже.
К тому же, и это я узнал заранее, Сан-Кристобаль был наименее интересным из островов архипелага и оставаться на нем дольше, чем того заслуживает промежуточный этап в переезде на другие острова, не имело смысла.
Но губернатор упорно настаивал на том, что Сан-Кристобаль заслуживает более глубокого изучения, до самого дна, так сказать, а потому повел меня на самую высокую точку острова, туда, где окутанные никогда не рассеивающимся «гаруа» — туманом — находятся два красивейших озера, место обитания бесчисленного количества уток, что есть одновременно и рай и ад для любого, самого требовательного охотника.
По берегам озер растут необычные деревья, напоминающие плакучие ивы. А утки настолько не привыкли к виду человека, что совсем не боятся людей и плавают так близко, что можно дотронуться до них.
Эти утки могли бы стать настоящим местным лакомством, но колонисты, живущие внизу, не удосуживаются подниматься туда. Считают, что дорога к озерам даже на лошади утомительна, и, к тому же, там слишком холодно. Да, именно холодно, на высоте в восемьсот метров под покровом «гаруа», что кажется странным, если учесть местоположение острова — на линии экватора.
Жара здесь должна была бы быть удушающей, как то происходит на Суматре, в Белене де Пара, Гвинеи или каком-нибудь другом уголке Земного шара, расположенном на той же широте, но здесь, около южной оконечности архипелага проходит течение Гумбольдта.
Именно это течение и еще ветра, дующие с моря, как раз и создают на острове исключительный климат, напоминающий вечную весну, очень похожий на тот, что на моем родном Тенерифе.
После озер гид настоял, чтобы мы обошли вокруг, и привел меня к порогу старого дома.
— Здесь жил Мануэль Кобос, — сообщил он. — Здесь же, на пороге, его и убили.
Жизнь и смерть пирата и авантюриста Мануэля Кобоса составляет, безо всяких сомнений, всю историю и большую часть легенд острова Сан-Кристобаль. Никто точно не знает когда в прошлом веке он обосновался в этих местах, но достоверно известно, что вначале он весьма успешно промышлял пиратством, последовав примеру одного немца, жившего на противоположном, северном конце острова. Тот имел обыкновение дожидаться, пока мимо не будет проходить какой-нибудь корабль, и тогда выходил ему навстречу на лодке, вооруженный до зубов, и либо нападал на судно, либо торговал с ним, в зависимости от численности противостоящих ему сил. Кобос же решил для себя, что только труд может дать наилучший результат, особенно, если все работы выполняются чужими руками. После таких размышлений он решил выкупить у эквадорского правительства заключенных, осужденных на каторжные работы, чтобы использовать их на своих плантациях сахарного тростника.
