Он сделал паузу, перевел дыхание, глубоко затянулся сигаретой.
— Как я уже и говорил, все началось давно, — повторил он. — Думаю, что где-то в годах тридцатых. Риттер, первый, кто сюда приехал, был немецким дантистом, немного с придурью, потому что выдрал у себя все зубы. Он уверял, что на пустынном острове можно жить и без зубов, не есть ни мяса, ни рыбы. Он был этим… Как их называют?.. Вегетарианцем. Или что-то вроде этого. Еще с ним приехала женщина, Дора «не знаю что», и тоже вырвала себе зубы. Они поселились в некоем подобии хижины без стен, и жили там полуголые, ни с кем не общаясь, вдали от остального мира. Поговаривали, что он писал книгу о своих теориях.
Позже туда же приехали Виттмер, тоже немцы. Мамаша, Маргарет, ее муж, Хайнц, старший сын, Гарри, по поводу которого говорили, что он был немного не в себе и почти слепой. Риттер и Виттмер как-то не поладили между собой с самого начала, но поскольку остров был большой, то смогли жить, не беспокоя друг друга и не встречаясь, месяцами. У Виттмер на острове родилось двое детей: Рольф и Флорентина.
И все шло более или менее нормально, пока не появилась Баронесса. Звали ее Элоиса Вагнер, и, по правде сказать, не знаю откуда она была родом. То ли немка, то ли австрийка, то ли русская… Не знаю…
Приехала она с двумя любовниками: один, Роберт Филипсон, ее фаворит, кто был одновременно и ее слугой, другой, Рудольф Лорентс, лишенный привилегии спать с ней и превращенный в подобие раба. Они оскорбляли его по-всякому и даже били. Люди рассказывают, что эта Баронесса была дамочка со странностями, захотела превратить Флореану в рай для туристов или во что-то похожее. И вскоре начались ссоры и интриги. У Баронессы был пистолет и кнут, и казалось, что со всем миром она общалась, стреляя направо и налево и рассыпая удары кнутом. Больше всех доставалось, конечно же, Лорентсу. Несмотря на то, что он оплатил всю эту экспедицию, обращались с ним хуже, чем с последним рабом, и развлекались, издеваясь над ним. Баронесса взяла в привычку купаться голой в единственном источнике с питьевой водой, и когда Риттер и Виттмер застукали ее за этим занятием, то разразился просто дьявольский скандал. Начиная с этого момента, они стали гоняться за ней по всему острову, стреляя из ружья, заряженного солью. В итоге получилось что-то вроде большого сумасшедшего дома.
И как вы полагаете, мир может существовать в гармонии и спокойствии, когда восемь человек не в состоянии ужиться на большом острове?
Ну и, завершая эту историю, вкратце: в один прекрасный день Лорентс явился в дом к Риттерам и сказал, что Баронесса и Филипсон исчезли; никто никогда уже их не видел ни живыми, ни мертвыми. Вскоре к острову причалила лодка, и Лорентс попросил хозяина — норвежца по имени Нуггеруд — чтобы тот отвез его на Сан-Кристобаль, через Санта-Круз. С большим неудовольствием, но благодаря хорошим деньгам, что были уплачены заранее, норвежец согласился. Сопровождал их один эквадорский негр, по имени Пазминьо. Лодка и тот негр тоже исчезли, а по прошествии одного месяца еще одна лодка обнаружила два мумифицированных трупа на Марчене, один Лорентса, другой Нуггеруда. Это тот одинокий остров, на севере архипелага. Оба умерли от жажды.
— Н-да… Ну и история! — прокомментировал я, впечатленный рассказанным.
— О! Но это еще не все… — добавил Гузман, окончательно вошедший в роль щедрого на детали рассказчика. — Еще кое-что имеется. Риттер написал одному своему приятелю письмо, а приятель этот владел яхтой, в письме Риттер просил его приехать на остров, потому что здесь якобы происходили ужасные вещи, которые он не мог объяснить в письме, а потому ему нужна была помощь. За день до прибытия яхты, Риттер умер отравленный мясом цыпленка, подаренного ему семейством Виттмер. Люди говорили, что цыпленок был полусгнивший, но все придерживаются мнения, что очень странно, когда вегетарианец вдруг начинает есть сгнившего цыпленка, от чего, потом, и умирает. Дело еще в том, что Дора, его подружка, уехала с острова на той самой яхте, и семейство Виттмер остались на острове одни.
Чуть позже исчез их старший сын. Затем старая миллионерша. А теперь, вот, и их зять. Любопытно, правда?
— Просто фантастика! Но скажите мне… А власти не пытались провести расследование?
— А что они могли здесь расследовать?.. Приезжали, расспрашивали Виттмер, а те отвечали, что ничего не знают. В лучшем случае, что ничего не знают… А теперь они добились о чем всегда мечтали, чтобы их оставили в покое на их острове, а это самый красивый и плодородный из островов.
Я долго молчал, размышляя над рассказанным. Наконец, спросил:
— Считаете, что лучше завтра не заходить на Флореану?
— Мне все равно, — ответил он уверенно. — Единственно, что я не хочу, это подниматься в дом этих Виттмер.
— Почему?
— Ну, тут все зависит от симпатии… К тому же, у нас нет времени, если хотим добраться до Санта-Круз завтра же. И мне совсем не хочется ночевать на Флореане.
На этом он посчитал разговор оконченным, забрался в палатку и завернулся одеяло. Я еще посидел несколько минут, выкурил сигарету, поразмышлял, помечтал и тоже пошел спать. Когда я ложился, Гузман уже храпел.
Ночь прошла на удивление спокойно, хотя время от времени со стороны моря слышался резкий лай тюленя или его вздох, когда он выныривал на поверхность. Можно было слышать, как они перемещались с места на место, бросались в воду, играли и гонялись друг за другом, и несколько раз приближались вплотную к палатке или терлись о борта лодки, что мы вытащили на песок.
Разбудил меня запах и треск жарившейся на костре рыбы. Должно быть, Гузман уже давно был на ногах, хотя кругом продолжал царить ночной мрак, и на небе не было заметно ни малейшего признака приближающегося рассвета.
Когда я спросил его сколько времени, он без тени сомнения в голосе ответил:
— Без четверти шесть.
Такой уверенный ответ заинтриговал меня, потому что часов у него не было, и я полез за своими. Он ошибся на четыре минуты. Через несколько мгновений начало светать с удивительной быстротой, как это обычно и происходит на экваторе, а ровно в шесть наступил день.
Мы собрали вещи и вышли в море. Мы шли курсом на запад, на Флореану. Сидя в лодке, я опять задремал. Проснувшись часа через три, я увидел, что Гузман продолжает сидеть в той же позе, крепко держа руль. Взглядом он следил за тремя черными плавниками, кружащимися вокруг лодки, то уходя вперед, то возвращаясь, поджидая нас.
— Акулы, — лаконично пояснил он.
— Какая разновидность?
— Про этих не знаю. Знаю только, что редко нападают. Вокруг островов полно рыбы. Акулы сыты и им нет нужды нападать на человека. Только здесь, на глубокой воде они становятся опасными.
Появление акул и слова Гузмана напомнили мне, как — тринадцать лет назад! — когда я преподавал дайвинг в школе торгового мореходства на корабле «Санта Круз», я большую часть своего времени и значительные усилия положил на изучение акул, с намерением, напрасным кстати, узнать про них все. Потерянные годы. Никто, абсолютно никто, не может уверенно сказать, что знает про них все — только кое-что: будут ли нападать или проплывут стороной, трусливые они или смелые, предпочитают ли человека рыбам — во многом определяется обстоятельствами, настроением, и, в особенности, тем, к какой разновидности они относятся, что, в конечном счете, не позволяет выделить какое-нибудь правило или сделать значимое предположение.
