— Не вздумайте ехать туда, — начали они говорить ему почти хором. — Этот остров из тех, что называют «пойдешь и не вернешься». Он проклят.
И каждый рассказал ему свою историю, сопровождая описание кучей подробностей, большинство из которых были придуманы или основательно преувеличены. Мишель слушал все это молча и о чем-то думал.
— И вы верить во все это? — спросил я. — Большинство из того, что вы рассказали, похоже на фантазии.
— И почему бы не поверить в них? Те, кто исчез, были из плоти и костей, у них были имена и документы, а теперь их нет. Что-то из все этого правда.
— Но вы не собираетесь заверить меня, что и в самом деле существует проклятый остров.
— А вы не читали Мелвилла? Все, что я знаю про Галапагосы, я прочитал у него, а он бывал здесь и считал их заколдованными, способными творить любые чудеса… Такими я и ожидал найти их.
— Но прошла уже сотня лет.
— И что поменялось? Появился поселок, где живет около сотни человек, но и они сами признаются в том, что не знают какие тайны скрывает их собственный остров. А остальные острова необитаемы или не исследованы. Почему что-то должно измениться со времен Мелвилла?
Честно сказать, я не знал, что ему ответить. На самом деле я не очень-то и помнил содержание книги Мелвилла. Смутно помнил, что описание архипелага у него было, мягко говоря, не очень лестное, а точнее сказать, могло бы отбить у любого путешественника желание приехать сюда. Присутствовали там и некоторые неточности, как то, что на островах водились гигантские пауки и опасные змеи, а это не соответствует действительности.
Я указал ему на эти факты, а он в ответ разозлился:
— Быть здесь и не знать Мелвилла на память — это грех! — заверил он меня. — Никто, кроме него, не описал эти острова так точно и так ярко: их пейзажи, их климат, их тайны. Пойдемте, пойдемте со мной, я дам вам почитать его книгу.
И тут я вспомнил, что на следующий день уезжаю, но он все равно настоял на своем, заверив, что за ночь успею прочесть книгу.
— Она очень короткая, — сказал он. — И стоит ее начать, так невозможно оторваться.
Как бы не хотел я этого, но пришлось идти с ним до его палатки, и там, со дна чемодана, он достал маленькую книгу в кожаном переплете, обернутую клеенкой, словно это было сокровище. Вид у нее был потрепанный, очевидно он перечитывал ее раз сто, не меньше, и между страниц лежали листы пожелтевшей бумаги с заметками.
Придя к себе в комнату, я улегся, зажег сигарету и открыл то, что можно считать личной библией швейцарца Мишеля.
Герман Мелвилл. «Энкантадас».
«…Возьмите двадцать пять кучек золы, разбросанных то тут, то там по пустырю, потом представьте себе, что они выросли до размера горы, а пустырь превратился в море, и вы получите некоторое представление как выглядят Энкантадас, или „Зачарованные Острова“. Когда-то потухшие вулканы, до того как стать островами, являют собой образ того, во что мог бы превратиться наш мир после кары господней.
Сомнительно, чтобы где-нибудь на Земле нашлось еще более пустынное место. Заброшенные древние кладбища, развалины городов представляют из себя довольно меланхолическое зрелище, но, как и все, что связано с людьми, они, тем не менее, будят в нас некоторые чувства, какими бы грустными они не были. А потому даже Мертвое море, какие бы эмоции оно не вызывало, порождает в душе паломника приятные чувства.
Обширные северные леса, бескрайние моря, никем не исследованные ледяные равнины Гренландии есть образ самого глубокого одиночества, какое может быть представлено нашему взору. И все-таки тот ужас, что они навевают на нас, смягчается под влиянием магии движения волн и смены времен года, и даже, если там нет никого, но весна приходит и в те леса, а далекие моря отражают сияние знакомых нам звезд, словно мы стоим на берегу озера Эри, и в чистом воздухе ясного, прекрасного полярного дня сверкающий и голубой лед становится похожим на малахит.
Но особое проклятие, скажем так, тяготеет над Энкантадас и вокруг них, и пустота, царящая там, не сравнится ни с Идумеей, ни с Полюсом, потому что там ни что не меняется, времена года там не чередуются, а невзгоды не проходят. Расположившись на экваторе, они не знают ни осени, ни весны; а тлен не пугает их, поскольку они и так уже пепел. Дожди освежают пустыни, а на этих островах никогда не идет дождь. Они подобны флягам из тыкв, выставленным на просушку под безжалостным сирийским солнцем, что, в конце концов, трескаются.
„Сжальтесь надо мной, — словно жалобным голосом взывает душа Энкантадас, — и пошли мне Лазаря, дабы он увлажнил перста свои в прохладной воде и оросил язык мой, ибо пламень этот мучит меня“.
Другая особенность этих островов — их полная необитаемость. Они подобно образу падшего царства, где и шакалу негде укрыться посреди пустоши, что когда-то была царством вавилонским, но на островах этих нет прибежища даже для животных изгоев. Человек и волк бегут отсюда. Живут здесь лишь рептилии, черепахи, ящерицы, огромные пауки, змеи и эта особенная аномалия, порождение чужой природы, огромная игуана. Не слышно здесь ни голосов, ни мычания, ни даже какого-нибудь воя, а самый привычный и частый звук здесь — шипение.
На большинстве островов, где есть хоть какая-то растительность, эта выглядит скуднее, чем на бесплодных землях Атакамы. Спутанные заросли жесткого кустарника без плодов и без названия, поднимаются из глубоких трещин обожженных скал, предательски скрытых от взора, и тут же группы искривленных кактусов.
Почти повсюду вместо берега обнаженные скалы, точнее сказать, застывшие потоки лавы, нагромождения черноватой или зеленоватой массы, похожей на кучи шлака близ доменной печи, а между ними, то тут, то там темные провалы и мрачные гроты, куда морские волны с яростью швыряют пену. А над ними, сквозь клочья серого тумана, проносятся стаи ужасного вида птиц, оглашая окрестности пронзительными криками, что лишь усиливает зловещий грохот. И как бы безмятежно не было море, для этих скал нет покоя от нескончаемых волн, их удары никогда не прекращаются, даже если океан спокоен. Когда же день облачный, а жара стоит удушающая, привычное состояние для этих экваториальных вод, темные глыбы вздымаются среди белых водоворотов и бурунов в местах отдаленных и, несомненно, опасных, представляя собой плутоническое зрелище. Только в обреченном мире могут существовать подобные места.
В тех местах, где на берегу нет следов огня, тянутся широкие пляжи, усеянные бесчисленными ракушками, где местами валяются куски гниющего сахарного тростника, бамбук и кокосы, заброшенные в этот мрачный мир, такой далекий и отличный от очаровательных островов с пальмовыми рощами, лежащих на Западе и на Юге, другими словами, по всему пути от рая до преисподней; но также, рядом с этими признаками наличия далекой красоты, можно заметить куски обгоревшего дерева или изъеденный шпангоут потерпевшего крушение корабля. И в том, что они здесь оказались, нет ничего удивительного, из-за течений, несущихся в противоположных направлениях и сталкивающихся в широких каналах архипелага. Капризность воздушных потоков гармонирует с потоками морскими. Нигде на свете ветер не бывает таким легким, таким беспорядочным, таким ненадежным, и таким склонным к мертвым штилям, как на Энкантадас. Прошел почти месяц, прежде чем корабль смог пройти расстояние, отделяющее один остров от другого, составлявшее всего девяносто миль, а течения были такой силы, что едва не выбросили его на скалы, хоть шлюпки были спущенные на воду, чтобы буксировать судно, но ускорить его ход они не смогли. Иногда случается, что судно, плывущее издалека, не в состоянии подойти к архипелагу, если, конечно, они не учли в своем курсе силу дрейфа еще до того, как он покажется на горизонте. Однако иногда возникает таинственная сила, притягивающая суда, идущие совершенно в другом направлении, к островам.
