В результате город не слишком интересовался положением страны, столицей которой он являлся, или даже региона, центром которого он был. На протяжении всей своей истории он поддерживал или отвергал монархов и политические движения, руководствуясь сиюминутной выгодой. Любые решения принимались исходя из ответа на вопрос: какую прибыль извлечет из этого город? Как бы то ни было, а центральное правительство в Вестминстере Лондон своим другом не считал. С самого нормандского завоевания протокол запрещал монарху пересекать границу Сити без официального разрешения и сопровождения. Именно поэтому в более позднее время королевские поезда, следовавшие в Сандрингемский дворец
[104], двигались по объездной ветке, отправляясь с вокзала Кингс-Кросс, а не с вокзала Ливерпуль-стрит, расположенного в Сити.
В конечном итоге несогласованность взаимодействия центральных и местных властей достигла апогея в вопросе об охране порядка. Местные «стражи» охраняли его более чем неэффективно. В 1829 году министр внутренних дел и реформатор Роберт Пиль провел Акт о столичной полиции, учреждавший единые оплачиваемые полицейские силы, которые должны были прийти на смену дискредитировавшим себя приходским сторожам и малочисленным «ищейкам с Боу-стрит». Новая полицейская служба, рядовые которой вскоре были прозваны «бобби» или «пилерами» в честь основателя, имела успех. Было получено свыше 2000 заявлений на вступление в нее, в основном от действующих стражей порядка. Приходы, само собой, протестовали: ведь им пришлось вводить дополнительные сборы на оплату полиции. Но «Мет»
[105], как называют столичную полицию британцы, уже вышла на сцену.
Пришествие реформы
Раньше или позже, но даже Лондон не смог игнорировать волну политических разногласий, поднимавшуюся, хотя и неуверенно, после Великой французской революции. Невозможно было защищать парламент, в котором не было представителей от ведущих промышленных городов – Бирмингема, Манчестера, Шеффилда, Лидса, – в то время как шесть юго-западных графств имели 168 представителей. Представителей от Лондона было всего десять; по справедливости их должно было бы быть около семидесяти. По вопросу реформы разгорелись публичные споры; ее считали неизбежной вожди вигов и даже значительное число тори.
На выборах 1830 года, вызванных смертью Георга IV, ведущими вопросами на повестке дня были реформы как избирательного права, так и распределения избирательных округов. Премьер-министр герцог Веллингтон, тори и ветеран-полководец, заявил: «Доколе я буду занимать какой бы то ни было пост… я всегда буду считать своим долгом сопротивляться» любым переменам. Эта была та искра, из которой разгорелось пламя. В ответ на заявление Веллингтона массы вновь вышли на улицы. Веллингтон подал в отставку, оставив пост премьер-министра вигам, которых возглавляли граф Чарльз Грей и лорд Джон Рассел. Палата общин приняла предложенный ими проект закона о реформе, но палата лордов его заблокировала. После следующих выборов в 1831 году в палате общин снова собрались сторонники реформ, и вновь законопроект Рассела не прошел палату лордов, в которой большинство получило место по наследству и, очевидно, твердо вознамерилось совершить коллективное политическое самоубийство.
В 1832 году Британия как никогда близко подошла к революционной ситуации. Лидер радикалов Фрэнсис Плейс как мог рассудительно писал вождям вигов, предупреждая, что протесты вскоре станут неуправляемыми. Особняк Веллингтона на площади Гайд-парк-корнер был осажден толпой. Он остался в истории как «железный герцог», и не за полководческие успехи, а за решетки, которые ему пришлось установить на оконные ставни. У правительства не было постоянной армии, хоть в какой-то степени способной защитить столицу.
Эхо 1789 года во Франции наконец отдалось в Британии. Для разрешения кризиса от нового короля Вильгельма IV (1830–1837) потребовали пожаловать в пэры достаточное количество сторонников реформ, чтобы тупиковой ситуации был положен конец. Веллингтон и лорды капитулировали. Правда, Великий акт о реформе 1832 года увеличил число избирателей всего на 60 %, к глубокому разочарованию реформаторов. Особенно несправедливо обошлись с Лондоном: число членов парламента от него выросло всего лишь до двадцати двух. Но лед уже тронулся. Поток новых реформ было не остановить.
13. Эпоха реформ. 1832–1848
Английская революция
Новые члены парламента, избранные в 1833 году, сделали именно то, на что надеялись реформаторы и чего боялись консерваторы. Были проведены законы, регулировавшие фабричный труд, отменившие детский труд, легализовавшие тред-юнионы (профсоюзы), запретившие рабство по всей империи и узаконившие левостороннее движение. В 1835 году парламент оказал своим членам, теперь в основном городским жителям, еще одну честь, заменив олдерменов провинциальных городков выборными корпорациями. Однако на Лондон эта реформа не распространилась. Сити и приходские власти Вестминстера боролись за то, чтобы их оставили в покое, и преуспели. Лондон за пределами Сити с точки зрения административной вертикали оставался не городским округом, а конгломератом деревень.
Одной из реформ, которые все же затронули Лондон, был Закон о бедных 1834 года. Социальная помощь долгое время оставалась бессистемной. В некоторых приходах строили дома призрения, в других для облегчения положения бедных делалось немногое или не делалось ничего. Среди худших примеров называли ткацкий район Бетнал-Грин, где один из местных клириков описывал дом призрения, в котором жили 1100 безработных, ютившихся по шестеро на одной кровати. Еще 6000 получали помощь от прихода, безнадежно погрязшего в долгах, ведь с каждым днем «прибывало число нищих» и уменьшалось – «число плательщиков сборов… в основном это мелкие лавочники, сами разоряющиеся от поборов. Весь округ находится в состоянии полного банкротства и беспросветной бедности».
По новому закону вопросы социальной помощи были изъяты из компетенции приходов и переданы в ведение тридцати Союзов попечения о бедных с выборными «попечителями». Их единственная задача была в том, чтобы помогать нищим и бездомным. Попечители должны были учреждать работные дома, как предполагалось – в качестве временных пристанищ для трудоспособного населения, оставшегося без работы. На деле они не слишком отличались от более ранних домов призрения – разве что появились в местах, где их не было прежде. Они не пользовались популярностью: в общественном мнении это была трата денег плательщиков сборов на «недостойных» бедняков, сама мысль о которых наводила ужас на лондонцев среднего класса. Как следствие, попечители не прилагали усилий, чтобы работные дома становились чем-то большим, чем местом наказания за бедность: любой признак комфорта рассматривался как поощрение праздности.
Вестминстер в огне
Вскоре парламент на собственном опыте осознал, как это – остаться без крыши над головой. В октябре 1834 года клерк, сжигая старые деревянные бирки, устроил пожар в Вестминстерском дворце. Анклав зданий, в старейших из которых еще до нормандского завоевания располагались монархи, суды, пэры, члены парламента, чиновники, – зданий, переживших восемь столетий государственной суеты, – выгорел целиком. Сохранился только каменный Вестминстер-холл, построенный в Средние века. Эффект был такой, как будто разом стерли коллективную память нации. На полотне Тернера событие изображено как очищение от прошлого, на смену которому должно было прийти что-то символизирующее новую эпоху и новый порядок.
