Еще более значительные последствия имело решение консерваторов после прихода к власти в 1951 году отменить военные меры контроля, как хорошие, так и плохие. Министр жилищного строительства Гарольд Макмиллан в значительной мере «вырвал зубы» у закона 1947 года и тем самым у плана Аберкромби. Он провозгласил своей целью «освободить народ… помочь тем, кто занимается делом: застройщикам, людям, которые создают национальное богатство, как скромным, так и вознесенным высоко». Скромных к тому времени осталось немного. В 1953 и 1954 годах все строительные лицензии были отменены, равно как и сбор, предложенный комитетом Утватта, но так и не взимавшийся, и контроль строительных поставок.
Посыл всего этого был прост: полная свобода действий! Лазейку из третьего приложения не убирали до 1963 года. Пользуясь этим законом, прозванным «хартией афериста», застройщики смогли растоптать визуальную связность послевоенных лондонских улиц. Пройдите по Сент-Джеймс-сквер, Портленд-плейс, Бейсуотер-роуд – и вы почти наверняка угадаете, в каких местах когда-то упала бомба. Вновь выстроенные здания поднимались над соседними самое маленькое на два этажа, нарушая композиционное единство и эстетику ансамбля. Это самое заметное отличие между послевоенным Лондоном и городами на континенте. Лондон пал жертвой наихудшего способа планирования – планирования путем нагромождения исключений из правил.
Когда Казначейство обложило налогом доходы, оно, как ни удивительно, не подумало предусмотреть налог на прирост капитала. Компании на рынке недвижимости были осыпаны кредитами, так как пенсионные фонды увидели во взлетевших ценах на недвижимость возможность быстрой прибыли. Новыми землевладельцами Лондона стали страховые компании: Pearl, Prudential, Norwich Union. Стоимость основанной Гарольдом Сэмюэлом компании Land Securities, крупнейшего застройщика из всех, выросла с нуля в 1944 году до 11 миллионов фунтов стерлингов в 1952 году и до 204 миллионов в 1968 году. В послевоенные годы Марриотт насчитал 110 миллионеров, чье богатство зачастую начиналось с нескольких сотен фунтов. Богатство, которое по справедливости должно было стать достоянием Лондона в целом, было выкачано весьма небольшим числом индивидов.
Словно овцы перед закланием, ждали своей участи старые лондонские землевладения, искалеченные бомбежками, оттоком населения и налогами на недвижимость. Их владельцы, распланировавшие их под жилье, и не подозревали, насколько дорогой можно было сделать эту недвижимость при небольшой изобретательности. Владельцы Бедфорда продали улицы и площади на севере Блумсбери, чуть менее элегантные, чем остальные в их владении, растущему Лондонскому университету, который вскоре снес или радикально перестроил их. Значительные площади к югу от Блумсбери, напротив Британского музея, частично застроенные наемными домами, были еще ранее проданы музею для нового здания Британской библиотеки. Но этот проект пал жертвой одной из первых успешных битв за сохранение исторического наследия, и будущую библиотеку в итоге разместили на Юстон-роуд рядом с вокзалом Сент-Панкрас, где небольшая площадь, которая должна была дополнить огромный портик работы Смерка, представляла – и представляет – собой бессмысленную трату места.
Сто пятьдесят акров (ок. 0,6 кв. км) Мэрилебона из владения Портман купил Макс Рейн, который снес и перестроил значительную часть Бейкер-стрит и территорию вокруг Портман-сквер. Вместе с другим застройщиком Максвеллом Джозефом он стал владельцем немалой части церковного владения Бейсуотер и сровнял с землей целые акры штукатурных таунхаусов. По словам Марриотта, покупка, снос и перестройка Истбурн-террас рядом с Паддингтоном обошлась Рейну всего в тысячу фунтов стерлингов, а прибыли он извлек на 2,9 миллиона фунтов. В 1950 году Гровнеры решили полностью избавиться от Пимлико, где условия аренды ухудшились, а дома стали использоваться как многоквартирные. Только качество работы Кьюбитта как строителя спасло эти дома от уничтожения. Через два десятилетия «независимый» Пимлико вернул себе былое положение.
Колебания моды в государственном строительстве
Хотя план Аберкромби, в 1953 году наконец утвержденный Советом графства Лондон, на протяжении 1950-х утрачивал внутреннюю согласованность, другого плана у города не было. Слабеющий Совет по меньшей мере попытался сохранить контроль над несколькими районами застройки, сильно пострадавшими от бомбардировок. Это были окрестности собора Святого Павла, «Слона и замка» и центры «деревень» Ист-Энда – Степни, Поплара и Боу. Результаты не радуют. Южная сторона собора Святого Павла, ранее закрытая зданиями, была оставлена бессмысленно-пустой. Небольшую приподнятую площадь на северной стороне, заложенную по проекту Уильяма Холфорда
[160], рабочие Сити обходили настолько решительно, что в конечном итоге ее демонтировали. Рядом с пабом «Слон и замок» вместо дорожного узла, который, по замыслу градостроителей Совета, должен был стать «Пикадилли южного берега», был реализован совершенно другой проект – двух больших круговых развязок с пешеходными туннелями.
В одном планы Аберкромби сбылись в полной мере. Как минимум 260 000 лондонцев вынуждены были переселиться в новые города в ближних графствах: в Стивенидж, Хемел-Хэмпстед, Уэлин, Хэтфилд, Харлоу и Кроли. Жители Стивениджа были в негодовании оттого, что на них «высыпали» множество жителей Ист-Энда, и прозвали свой город «Силкинградом» по фамилии министра. Послевоенный Лондон стал для Хартфордшира и Эссекса тем же, чем предвоенный Лондон был для Мидлсекса. Миграция из центра охватила и более отдаленные города: Челмсфорд, Лутон, Саутенд, Мэйдстон, Доркинг, Брэкнелл и Рединг. Боро Ист-Энда, такие как Степни, потеряли около половины своих семейств; в немалой степени была утрачена и живая общность этих районов.
Таким образом, на практике план Аберкромби просто ускорил рыночные процессы, происходившие на протяжении полувека, и дал новый толчок росту Лондона вовне. Город перепрыгнул через защищенный законом зеленый пояс и расплескался по юго-восточному региону. Децентрализация Лондона произошла, однако она была достигнута путем заполнения центра офисами и расселением тех, кто там работал, еще дальше; это усилило нагрузку на общественный и личный транспорт. Уже застроенная территория не уплотнялась, но застройка поглощала все больше сельскохозяйственных земель. Тут Лондон обошелся бы и без плана Аберкромби: рынок добивался того же результата на протяжении веков.
В чем Совет графства Лондон разбирался хорошо, так это в муниципальных домах, и в этой области он поднажал. Первоначальные усилия Совета и отдельных боро были сосредоточены на развитии довоенных землевладений, примером которых служат Беконтри и Сент-Хелиер. В Центральном Лондоне результатом стали квартиры в перестроенных особняках, в основном с отдельными входами, лестничными колодцами, георгианскими окнами и наклонными крышами. Эти дома редко насчитывали больше шести этажей и мимикрировали под частные квартиры Эдвардианской эпохи. Они пользовались популярностью, и вдоль ряда улиц и вокруг внутренних дворов выросли новые кварталы.
В середине 1950-х произошел резкий отход от этого стиля. Власть в Совете постепенно приобретали модернисты, и новые главные архитекторы Роберт Мэтью и Лесли Мартин уже не жаловали индивидуальные дома, традиционные улицы и террасную застройку, характерные для межвоенных пригородов. Новая столица должна была состоять из башен и коробок с нарочито безликими входами и коридорами и общими публичными пространствами. Эти идеи донесли и до Уайтхолла, где после 1956 года чиновники предложили Совету субсидии на возведение высотных многоквартирных домов, причем объемы субсидий росли с каждым следующим этажом.
