Так называемая Корпорация развития наследия Лондона отвергла для этого района любые предложения традиционной уличной сетки, а вместо этого предложила разбросать по окрестностям огромные здания в надежде, что застройщики компенсируют часть затрат на игры. Бывшая Олимпийская деревня стала комплексом квартир: часть из них сдавались по рыночным ценам, а часть по «доступным», что должно было обеспечить некоторую степень социального разнообразия. В настоящее время это самый успешный участок олимпийского района, выходящий на небольшой парк вдоль реки Ли.
Самым авантюрным решением было имитировать викторианский Южный Кенсингтон вдоль берега канала, с «переливанием» знаковых культурных институций: здесь должны были открыться филиалы Музея Виктории и Альберта, Колледжа моды, Би-би-си и даже вашингтонского Смитсоновского института. Стоимость проекта в 1,1 миллиарда фунтов стерлингов должны были компенсировать 600 квартир класса люкс в различных домах, в том числе в 40-этажной башне. Когда градостроители поняли, что она будет видна позади собора Святого Павла даже из Ричмонд-парка, расположенного за двадцать миль (ок. 32 км), то решили ее не строить, проявив редкий в новейшей истории Лондона архитектурный вкус.
Классический лондонский контраст можно было наблюдать в микрорайоне, лежавшем непосредственно к западу через реку Ли, – анклаве Хакни-Вик. Здесь хипстерские студии, бары и мастерские в бывших складах вдоль реки были перемешаны с новыми и старыми домами и квартирами – муниципальными и частными. Интересным вариантом было бы перед Олимпиадой использовать Хакни-Вик для несложного инфраструктурного обслуживания Олимпийского парка, а затем сдать его (возможно, «расширенный Хакни-Вик») в аренду в качестве малоэтажной промышленной зоны. Реализация похожего варианта была начата южнее, в устье Ли на Темзе. Тринити-Буй-Уорф, построенный частично из старых контейнеров, превратился в замечательную колонию неформальных «творческих» предприятий близ Канари-Уорфа. В Стратфорде, увы, скорее всего, реализуется привычная лондонская история бума недвижимости с последующей рецессией.
В 1980-х годах перед управлением компании British Rail на Кингс-Кроссе встал вопрос: чем станет ее ненужная площадка для складского хранения – новым Барбиканом, Канари-Уорфом или Темзмидом? После ряда фальстартов застройщика – компанию Argent – обязали сохранить существующие склады, газгольдеры, природный парк и канал, а также создать новый комплекс со смешанным составом жильцов для боро Кэмден в границах плана. Это была непростая задача. В обмен застройщик получал право строительства близ вокзала офисного комплекса средней высотности.
Argent немедленно сдала склады в аренду Университету искусств, чем привлекла созвездие галерей и ресторанов, которые, постепенно открываясь, создавали особую атмосферу комплекса по мере его застройки. Сильнее контраста со Стратфордом и придумать было нельзя. Старинные викторианские здания в бывшем дворе для погрузки угля стали дорогим торговым центром. В жилом секторе были перемешаны государственное и частное жилье, имелись магазины, поликлиника и школа. В офисной зоне застройка была густой, но все же не подавляла своей плотностью, и компания Google избрала ее в качестве своей лондонской штаб-квартиры. Ступени на берегу канала вскоре стали популярным местом для пикника, а склады – достопримечательностью для туристов. Не может быть сомнений, что главным фактором успеха стала кропотливая интеграция современной инфраструктуры в прежнюю: старое не разрушалось, а использовалось по-новому. По итогам еще одной битвы против офисной застройки в 1970-х годах удалось подобным образом реабилитировать бывшую промышленную зону к западу от Кингс-Кросса, близ Кэмденского шлюза. Кингс-Кросс стал самым успешным проектом модернизации лондонских районов.
Брекзит-на-Темзе
В 2015 году правительство Кэмерона выиграло всеобщие выборы, обещая разрешить референдум о членстве Британии в Европейском союзе. На протяжении всей своей истории Лондон извлекал пользу из торгового обмена, обмена инвестициями и обмена людьми с континентальной Европой. Лондон – европейский город и всегда останется таковым. В то же время главным делом для Лондона всегда была коммерция, благодаря чему город часто (и обычно к своей выгоде) оставался в стороне от раздиравших Европу конфликтов. Он всегда держался несколько особняком: так, в прошлом веке он показательно стоял одной ногой в Европе, а другой – в Нью-Йорке.
Если Великобритания в целом проголосовала за выход из Евросоюза, то в Лондоне голоса распределились 60:40 в пользу того, чтобы остаться. Многие наблюдатели посчитали итоги голосования не столько отпором Европе, сколько протестом провинциальной Англии против Лондона, в ее представлении крайне эгоистичного и крайне успешного. Но ведь и лондонцы оказались настроены не единодушно. Многие боро были столь же недовольны, как и провинция. В ист-эндском боро Хаверинг число проголосовавших за выход было одним из самых высоких по стране – 70 %. Это было напоминание о том, что при всем богатстве столицы в ней имелись и крайне бедные районы. Свободный доход лондонцев после оплаты жилья составлял меньше, чем в среднем по стране. Выше среднего была детская бедность, а из-за интенсивной внутренней иммиграции в Лондоне была самая высокая скученность и самое большое число бездомных. Иными словами, с обратной стороной успеха столица справиться не смогла.
Во время написания этой книги окончательные последствия референдума неясны
[178], но опыт прошлого заставляет предположить, что в долгосрочном плане брекзит не скажется серьезно на процветании Лондона. Хотя некоторые занятия могут «эмигрировать» на континент, глобальному статусу города, судя по всему, ничто не угрожает, не говоря уже о его культурной притягательности для студентов и туристов. Брекзит скорее сигнализирует о назревавшем уже некоторое время небольшом спаде и замедлении перегретой экономики. Вне зависимости от событий в Вестминстере Лондон останется тем, чем был всегда, – мостом, ведущим из Британии на континент.
Эпилог
Рынок «Боро-маркет» субботним утром представляет собой удивительное зрелище. В путанице викторианских переулков, под арками железнодорожных мостов, на складах – везде теснятся прилавки с продуктами и открытые кухни. Сквозь толпу, где тысячи покупателей перемешаны с прохожими и туристами, не всегда можно протиснуться. Она выплескивается на окружающие улицы, на речные причалы и на кладбище при соборе. Это тот же Саутуорк, что во времена Чосера, – неопрятный, полнокровный, неотразимый Лондон, пышущий жизнью.
В двух шагах к востоку над этой сценой возвышается призрак. К небесам поднимает сверкающие бока «Осколок» Бермондси – огромный, тихий, почти пустой, со слепыми окнами и охраной на входах, как будто боящийся неминуемого нападения. Здание кажется бессмысленным, мостовые вокруг него мертвы. Возможно, когда-нибудь все изменится: «Осколок» наполнится людьми, а «Боро-маркет» будет лежать внизу опустевшей грудой праха. Впрочем, сомневаюсь.
