Он не сопротивлялся и я... просто им горжусь...
Макс, он такой… Как его можно не любить?!
Я его люблю, и мои родители, знаю точно, тоже полюбили бы!
Потребность показать ему это своими поцелуями убивает меня. Я хочу быть там, где он. Хочу сделать ему минет, обед и родить троих детей. Я ни одному мужику не хотела рожать детей. Думала, такого не родилось. Неужели, он этого не чувствует?
А вдруг… он ничего ко мне не чувствует?
Да черт его знает!
Разве в нём можно хоть что-нибудь понять?!
Самый сложный и закрытый человек на свете. Теперь… понятно, почему…
Мысли о том, что его могли бить в детстве, колотят меня. Боже… лучше об этом не думать, опять зареву. Почему я должна строить эти догадки? Неужели сложно объяснить?
Видимо, сложнее, чем мне кажется. Раз от него ни слуху, ни духу.
Опрокидываю в себя рюмку обжигающей жидкости и начинаю кашлять.
- Господи, сколько тут? - сиплю я, стуча по своей груди
- Пятьдесят. С тебя хватит. - Гладит по голове отец.
Быстро зажевываю горохом, тряся головой.
В дверь звонят, и мама, закинув кухонное полотенце на плечо, идет открывать.
- Это тетя Маруся, наверное, - с набитым ртом мямлю ей вслед.
Щелкает замок, а потом настороженное:
- Вам кого? Тарасовы на третьем...
Слышу тихий голос, от которого у меня подскакивает давление.
Шуршание верхней одежды…
- Кто там, Светлана? - строго спрашивает папа, поднимаясь со стула.
Мама появляется в дверном проёме и растерянно смотрит на меня.
За ее плечами вырастает знакомая фигура, которая задевает башкой дверной косяк.
Темная толстовка, русые волосы и помятое лицо. Зелёные глаза впиваются в мои.
Исподлобья.
Серьезные и строгие, будто их подменили.
Сердце на миг останавливается и проваливается в живот, а потом в пятки.
- Убью… - шепчу я, вскакивая со стула.
Глава 32
Влетаю в него так, что он покачнулся.
Обвиваю руками его шею, глажу её, бормоча:
- Ты… ты…
Ударяю кулаком по его груди, прижавшись носом к горячей коже.
Макс перехватывает мою руку и сжимает второй мою талию, притискивая к себе так, что чувствую его всего: его грудь своей грудью, его живот своим животом, его бедра своими бёдрами. Трепыхаюсь ещё секунду, а потом сдуваюсь. Безвольно повисаю на нём, признавая себе в том, что я самая настоящая тряпка. Но от облегчения голова идёт кругом, плюс ко всему, я с утра не очень хорошо соображаю. Клюквенка завершила натюрморт - ноги стали ватными.
Какой же он засранец!
Всхлипнув, утыкаясь носом в его толстовку и просто дышу. Он тихо дышит мне в висок, опустив голову и прижавшись к нему щекой.
Закрываю глаза. Родной запах заполняет ноздри. Трусь щекой о его грудь и чувствую, как каменеют его мышцы. Большим пальцем он гладит мою ладонь, которую припечатал к груди своей рукой.
Если бы он не пришел…
Я бы нашла его и… не знаю...
Родители притихли и, кажется, не дышат. Дышим только мы. Я и Макс. Дышим и не двигаемся. Слушаю его сердце своим. Оно бьется ровно и размеренно, в отличии от моего, отбивающего чечетку.
Как же я скучала... будто мы целый год не виделись.
Продолжаю цепляться за него, будто он может исчезнуть.
- Добрый день, - хрипловато говорит Макс над моей головой.
- Добрый, - мрачновато тянет папа у меня за спиной. - А вы, собственно, кто?
Не открывая глаз, бормочу укоризненно:
- Пап...
- Что? - изумляется тот. - Могу я знать, к кому ты, как пиявка прилипла?
- Максим, - учтиво представляется Немцев.
- Вы что, с зоны откинулись, молодой человек? - спрашивает отец.
- Папа! - Вскидываю голову и смотрю через плечо, возмущенно поджав губы.
- На зоне такие не делают, - спокойно поясняет Макс, имея ввиду свои тату. - Это “неотрадишнел”, сложная методика.
Отец фыркает, я улыбаюсь. Поднимаю подбородок и заглядываю ему в лицо. Он смотрит на меня сверху вниз и незаметно подмигивает. У него под глазом синяк, челюсть распухла, и губы немного.
Горло сдавливает спазм.
Сглатываю его, чувствуя щемящую нежность и бешеную любовь к этому Немцеву. И адскую ненависть к тому, другому.
Ублюдок. Те десять минут моей жизни снова проносятся перед глазами, как кадры какого-то триллера. Теперь я знаю, что у Макса не только матери нет, а ещё и… отца.
- Присоединяйтесь, Максим. - Очень неубедительно изображает позитив мама. - У нас ужин…
Скорее уж попойка.
- Я ненадолго, - говорит он, посмотрев на неё поверх моей головы. Переведя на меня глаза, спрашивает. - Поговорим?
Меня охватывает такое волнение, что сердце делает скачок.
Молча киваю, выбираясь из его рук. Меня тянет обратно, но я сильная. Цепляю его пальцы своими, выходя в коридор нашей крошечной трёшки. Бросив взгляд на притихших родителей, веду гостя в свою «детскую» комнату. Теперь это склад всякого столетнего барахла, но моя полутороспальная кровать все еще на месте. На покрывале ровным строем сидят синие плюшевые медведи. Стыдливо задвигаю их в угол и заправляю волосы за уши, оборачиваясь.
Макс останавливается в центре комнаты и поворачивает голову, осматривая ее по часовой стрелке. На нём джинсы и толстовка, отросшие волосы аккуратно откинуты со лба и зачёсаны назад.
Заметив на стене постер Джареда Лета, Макс беззвучно хмыкает.
Он выглядит абсолютным беспредельщиком.
Если бы моя дочь привела в дом кого-то подобного, я бы отправила её в монастырь. Эта мысль веселит меня, особенно если учитывать то, что сама я кайфую от него любого.
Макс замыкает круг, останавливая взгляд на мне. Выражение его глаз убивает мою весёлость и заставляет обхватить себя руками, потому что мне вдруг стало холодно.
Смотрю на него, стараясь сдержать дрожь своего подбородка. Не желая тянуть резину, хрипло спрашиваю:
- Ты со мной расстаешься?
- Я уезжаю, - говорит он, положив руки на бёдра.
Вот как.
- Куда? - Чувствую, как щиплет в носу.
- В Москву.
Смотрю на него не моргая.
Москва - это не так уж далеко. Для кого-то. А для меня… для меня далеко…
