Хотелось ещё раз услышать её голос, но я себя победил. Обмен смс – вполне в духе нашего времени. Для начала достаточно.
Я еду домой, а по дороге делаю звонок. Тот, кому я звоню, точно меня простит.
– Не спишь? – уточняю, хоть музыка где-то в отдалении говорит сама за себя.
– Шутишь? Кто спит в такое время?
Андрей насмешливо тянет гласные. У него в городе несколько клубов, и «Лагуна» – пусть и любимое детище, но всё же не приоритет для него сейчас. Поэтому он бывает там нечасто. Предпочитает ловить рыбку пожирнее.
– Я даже знаю, почему ты звонишь, – смеётся легко. – Да уберут эти чёртовы камеры оттуда. Что-то ты слишком нежный стал, Коть.
Значит, знал. А может, и сам распоряжался, чтобы их там натыкали.
– Я Анатолия переведу в другую смену, – ставит перед фактом почти компаньона.
– И ради этого ты звонишь в глухую ночь? – раскатисто ржёт Андрей. – Ты же в курсе: меня такие мелочи не тревожат. Я беспокоюсь лишь об имидже, чтобы не было скандалов и нарушений законов. Ты же знаешь мою позицию.
Я знал. Именно поэтому Андрей тогда упёрся и позволил уволить Аллу. Чтобы не было шумихи и неприятностей, которые в красках пообещал Драконовский друг.
– Ну, и насколько я понимаю, опять неземные страсти вокруг девочки?
Андрей всегда всё понимал правильно. К тому же – не секрет – у него везде имелись уши и глаза. Он всегда благосклонно слушал любые сплетни, истории, домыслы и басни. Жила в нём непреодолимая тяга к местному фольклору.
– Без обид, Коть, но она тоже вылетит, если вдруг чего. Мне ваши мексиканские страсти ни к чему.
Андрей нарывался. Я вдруг снова почувствовал приближение тёмной волны. Второй раз за сутки – это перебор, конечно, но его разглагольствования меня покоробили и взбесили. Правда, показывать это я ему не собирался.
Он забывал, что мы с некоторых пор компаньоны. Продолжал играть в удельного царька. Я смотрел на это сквозь пальцы, потому что меня его принципы и подковёрные интриги не задевали. Но всё происходит до поры до времени, как говорят.
– Нет, Андрей, какие могут быть обиды? – произнёс я ровно, – Но Анатолия я переведу в другую смену, а девушка останется работать при любой погоде и раскладах. Или мусор со столов придётся убирать тебе.
Сказал – и отключил телефон. Пусть помучается. Ему полезно. А то, что Андрей забеспокоится и будет задаваться вопросами, я уверен.
Глава 11
Софья
Сегодня от «Лагуны» у меня выходной. Есть время, чтобы отдохнуть, к занятиям подготовиться, домашние дела переделать.
– Что-то мне не лучше, – Михайловна мрачна, как туча перед ураганом. Такой мне её ещё наблюдать не приходилось: она всегда бодра была и деятельна, а тут ей вынужденно приходится в четырёх стенах ползать. – Терпеть не могу болячки! – сердито высказывает она. – Ни выйти, ни прибраться, сижу, как пень!
– Вы лечитесь, – пытаюсь её успокоить, – а в квартире я уберу, мне несложно. И еду приготовлю, и в магазин сбегаю.
– Ну, да, – вздыхает она, – мало тебе Володьки, ещё и я на твои хрупкие плечи. Как ты всё тянешь – ума не приложу.
– Я привыкла, – улыбаюсь, хоть эта эмоция сейчас не очень искренняя. – Это только кажется, что тяжело, пока не начнёшь делать. А потом всё становится намного проще. Как в поговорке: глаза боятся, а руки делают. Вот скоро вы на ноги встанете, вернётесь в «Лагуну», жизнь опять заиграет красками. А сейчас главное не сдаваться, лечиться, терпеть.
– Да терплю я, терплю. Куда ж мне деваться? – ворчит Михайловна. Глаза у неё блестят, но она – кремень, не даёт слезам пролиться.
У меня есть ещё одно очень важное дело, которое я откладываю и оттягиваю, как могу. Но тяни не тяни – нужно собраться, выдохнуть и сделать.
Поэтому, покончив со всеми делами, я отправляюсь в дом в нескольких кварталах отсюда. Там прошло моё детство. Там я была счастлива. Как жаль, что всё хорошее рано или поздно уходит. По крайней мере, у меня всегда так.
Метро, троллейбус – и знакомые деревья встречают меня, как верные стражи. Им холодно и грустно под пронзительным ветром, что сегодня сбивает с ног, будто тоже помнит лучшие времена, но спешит напомнить о плохих.
Знакомый подъезд. Старая лавочка с оторванной посередине доской. Приближающаяся зима не красит ни старое здание, ни окружающий пейзаж. Наоборот, словно выпячивает все недостатки.
В подъезде, правда, подобие ремонта. Когда я приходила сюда в последний раз, стены были разрисованы наскальной живописью и жалкими потугами в граффити.
Мне недалеко – на второй этаж. Наша дверь – самая старая и страшненькая. Соседи давно сменили. Зато дверной замок не тот, что помнил меня, и поэтому я жму на кнопку звонка. Жму быстро и решительно, чтобы не передумать.
– О! Какие люди и без охраны! – показывает свои щербатые зубы отчим, складывая мощные руки на груди. Тот самый, ненавистный мне типаж: большой, крепкий, сильный. К сожалению, и дерьмо редкостное. – Привет, Сонька! – хватает он меня за руку.
Я хоть и была начеку, всё же проворонила его молниеносный выпад. Он держит меня, как в тисках, всё сильнее сдавливая предплечье. Тянет на себя.
– Заходи, что ты как неродная? Мы тебя тут ждём, ждём, а ты всё не являешься и не являешься. Совсем родных забыла, загордилась, фря. Носа не показываешь. Стыдишься нас. Не уважаешь!
Я сопротивлялась, а он всё сильнее сдавливал руку. Ещё немного – и вывернет, сделает во много раз больнее, но мне невыносимо его терпеть. Эти прикосновения. Эту мерзкую улыбку, этот масляный похотливый взгляд, что блуждает по мне, как поплавок в грязной луже.
– Сонечка, – выныривает из дальней комнаты мать, и я перевожу дух. При ней он не сможет ни приставать, ни издеваться в открытую. – Заходи, дочка.
Она выглядит уставшей и осунувшейся. Волосы торчат, халат требует стирки. Она опустилась. Стала другой рядом с этой гориллой. И мне не понятно, почему.
– Денечка, поставь чайник, пожалуйста.
Отчим хмыкает, но отпускает меня, уходит на кухню. У него чуть кривоватые ноги, но, если не обращать на мелочи внимания, то он по-своему хорош, конечно, внешне. Только я упорно не могла найти в нём, как ни старалась, хоть какую-нибудь положительную черту.
Почему она выбрала этого урода? После папы – милого, доброго, интеллигентного? Денис – противоположный типаж. Здоровый бугай с замашками садиста.
Он появился вскорости после смерти отца. И я задавалась вопросом: откуда он взялся? Видимо, мать отцу изменяла – приходил только один правдоподобный ответ. Но спрашивать об этом я не могла. Я всё ещё берегла всё то светлое и чистое, что у нас оставалось. Если я разрушу и эти иллюзии, то как потом жить и смотреть на других людей? Как не искать потайное дно даже там, где его может и не быть?
