Софья
Одеться потеплее, если уж мы едем за город. И Вовку тоже. Лихорадочно перебираю вещи, пока Михайловна кудахчет на кухне, куда Вовик пакет со снегом приволок.
Он уже сбегал в туалет и щебечет. Я слышу их голоса. У Вовки масса впечатлений. Он вываливает Михайловне всё. И про белочек, и о походе в кафе, шелестит бумажным пакетом, где ждут Михайловну булочки и круассаны.
– Бабушка Алина, подогреешь в микроволновке, и будут как свежие, – важно рассуждает мой маленький и самый главный мужчина в моей жизни.
– А снегу-то принёс, проказник! – вторит ему Михайловна. Вроде как и ворчит, что Вовка снег на стол вывалил, и в то же время я теплоту чувствую в её голосе. Она тронута и заботой, и снегом.
– Морозцом пахнет, ах, как пахнет-то! Ты молодец, помнишь о бабушке.
– А Костя нас за город повезёт! – подбирается Вовка к последним новостям.
– Костя? Надо же, – чутко прислушиваюсь к голосу Михайловны. Что в нём? Удивление?
– Всё рассказал? – захожу на кухню.
Михайловна подтаявший снег в миску сгребает осторожно. В глазах у неё сожаление. Скоро снега не станет, одна вода мутная останется.
– А что, нельзя было? – пугается Вовка. – Ты ж не говорила, что это секрет.
Михайловна смотрит на меня орлиным взором – острым, с прищуром.
– Можно, конечно, и никакой это не секрет.
– За город – это хорошо, – изрекает важно Михайловна. – И Костя – очень даже хороший, – добавляет она с нажимом.
– Это ничего не значит, – бормочу я, натягивая толстый свитер с плотным воротом под горло.
– Конечно, – легко соглашается Михайловна. – По-дружески, что не понятного? Езжайте, развейтесь. Тебе нужно отдохнуть. Там и с Вовиком будете вместе, и, думаю, ему будет чем заняться, а ты расслабься. Костя молодец. К тому же, не обидит. А если что – мне скажешь, я ему… – трясёт она крепко сжатым кулаком, – наподдам – мало не покажется! Но, думаю, дело до этого не дойдёт. Он взрослый, умный мальчик.
Да. Так и есть. Он взрослый мужчина, а я глупая девочка. Но, кажется, я готова его поддержать. Я не люблю обманывать, но, наверное, иногда можно.
Я не знаю, что чувствую. Сложно как-то. Мне и Вовке хочется приятное сделать – вон как сияют его глаза, и… да, Михайловна права: я очень долго не отдыхала, забыла, когда это в последний раз было. Я тоже хочу за город, где много свежего воздуха, где есть большие деревья, кот и собака, а ещё – шашлыки.
Мне даже в голову не пришло сомневаться. Думать, что Громов хочет меня затянуть куда-нибудь и сделать что-то страшное. Я была вся в предвкушении, радовалась.
– Ну что, пойдём? – спросила я Вовку, когда нарядила его, словно на Северный полюс.
– Ага! – сверкнул глазёнками мой маленький медвежонок и потопал в прихожую – надевать тёплую зимнюю курточку и ботинки на меху.
Глава 20
Костя
Они выходят из подъезда, и я понимаю, что наконец-то меня отпустило ожидание.
От ребёнка в машине становится шумно.
Жаль, что Софья на заднем сидении. А может, это и хорошо: меньше отвлекаюсь.
– Ого, какая у тебя машина! – восхищённо крутится Вовка. – Здорово!
Он прилип к окну, вглядывается во всё, что видит, тараторит почти без умолку, и мне нравится, как спокойно и терпеливо отвечает на бесконечные Вовкины вопросы Софья. Не чувствуется, что ей в тягость. Она к ребёнку внимательна, он её не раздражает. И меня тоже. Энергичный такой пацан, любознательный. Забавный.
Софьиного в нём ничего нет. Внешне очень разные. Будто и не её ребёнок вовсе. Но я одёргиваю себя: у мальчишки есть отец. Видимо, на него похож Вовка.
– Сколько тебе лет? – спрашиваю я у него.
– Пять! – гордо отвечает пацан. – Я уже почти взрослый и скоро пойду в школу!
Сильно сказано. Софья с любовью поправляет ему волосы. В машине тепло, она с Вовки шапку сняла и куртку расстегнула. А я не могу в руки себя взять. Пять лет. Это она его в шестнадцать родила, а в пятнадцать какой-то мудак заделал ей ребёнка. Судя по всему, только на это его и хватило, героя.
Хорошо, если это была подростковая любовь, но если это был кто-то постарше, я б ему при встрече кое-что оторвал и кое-что поломал.
Она такая… особенная. Хрупкая. И в то же время – сильная. Вот что я понимаю, когда злюсь на какого-то козла и невольно поглядываю на Софью через зеркало.
Да пёс с ним, с тем уродом. Он прошлое. А у такой девушки и такого классного пацана, как Вова, должно быть настоящее. Я взрослый здоровый мужик, крепко стоящий на ногах, но мне становится нехорошо при мысли, что ей пришлось пережить. Однако она устояла. Мальчишку растит. В институте учится. Подрабатывает везде, где может, чтобы на плаву держаться.
Мы приезжаем в заснеженный посёлок ближе к обеду. Здесь всегда спокойно. С виду кажется, что дом дремлет, но я знаю: это не так.
Снегу здесь больше, но дорожки расчищены, а стоит нам только въехать во двор, как почти сразу распахивается дверь. Лика в пуховой шали и длинном пальто на пороге, с лаем носится Бастинда, вырвавшаяся на волю.
– Приехали, – говорю я Софье.
Вовка, уже одетый, рвётся на волю. Он выкатывается из машины самостоятельно. Руками в варежках снег в воздух подбрасывает. Смеётся заливисто.
– Ты так и не дала ответ на моё предложение, – прежде чем мы выйдем, я должен услышать Софьино «да». Или «нет». Но об отказе думать не хочется.
– Я соглашусь на твою просьбу, – говорит она и тоже открывает дверь.
Ладно. Это важно. Всё остальное подождёт.
Я тоже выхожу. Успеваю ей руку подать. Вижу, как она колеблется, прежде чем вложить ладонь в мою. Чёрт. Кажется, всё намного сложнее, чем я думал. Она избегает прикосновений, а нам без них нельзя.
– Ничего не бойся, – шепчу я, наклонившись к Софьиному лицу. – Доверься мне. И у нас всё получится.
Со стороны, наверное, кажется, что мы наглядеться друг на друга не можем и сдерживаемся, чтобы не поцеловаться. Я бы и поцеловал её, но лучше перестраховаться. Кто знает, как она отреагирует.
Я беру её за плечи и разворачиваю к дому. Чувствую, как она вздрагивает и напрягается.
– Всё хорошо, Софья. Я никогда тебя не обижу, – шепчу ей в затылок и чувствую, как под пальцами расслабляются её плечи.
Можно немного выдохнуть, но у меня не получается. Никак.
Её близость будоражит, пьянит. Внутри – вихрь из эмоций скапливается, раздирает грудную клетку. Кто её ТАК обидел? Но что задаваться глупыми вопросами?
Я сам видел синяки у неё на предплечье, а значит есть тот, кто её обижает. И теперь моя забота, чтобы мою девушку никто и пальцем не тронул. Порву любого. Уничтожу. Вот что я чувствую вместе с нежностью, что затапливает меня с головой, не даёт нормально дышать.
