– Есть одно исключение, Мерри.
Наверное, я выглядела такой же озадаченной, какой была.
– Исключения мне неизвестны.
Про себя я подумала: "Кроме разве того, что не стоит
отказывать собственной царице".
– А я думал, твой отец хорошо тебя выучил нашим
традициям.
– Я тоже так думала, – ответила я. – Вы же не
насилуете друг друга, необходимости не возникает. Всегда найдется кто-нибудь,
готовый составить компанию.
– Но если кто-то из нас продается за кров и защиту, то
отказывается от права распоряжаться своим телом. Только его покровитель решает,
кто будет к нему прикасаться.
Я все еще не понимала.
Кураг вздохнул.
– Мерри, ты не задумывалась, почему я был так уверен,
что Китто пойдет к тебе и будет делать то, что ты скажешь?
Я поразмыслила и ответила:
– Нет. Если наша королева прикажет кому-то из своих
стражей идти со мной и делать, что я захочу, он это сделает. Это не записано в
законе, но никто не рискнет ослушаться королеву. Я предположила, что у вас дела
обстоят так же.
– Я отдал тебе Китто, потому что он надоел своему
покровителю. Мы не больно мягкосердечны, Мерри, но я не хотел, чтобы Китто
порвали на кусочки, если он никого себе не найдет. Хороший царь за всеми
подданными приглядывает.
Я кивнула. Кураг был жесток, похотлив, вспыльчив, но никто
не обвинял его в том, что он не заботится о своих людях, обо всех до последнего.
В частности, поэтому он никогда не сталкивался с настоящей оппозицией своей
власти. Он был крут, но справедлив. Его подданные наполовину его боялись, но на
вторую половину – любили. Он их защищал.
– Я не знала, что кто-то из гоблинов может нуждаться в
протекции такого рода, – сказала я. Китто в моих объятиях сделался
неподвижен. Я едва не обоняла его страх. Страх при мысли, что же я теперь буду
о нем думать.
– Полукровкам-сидхе среди нас приходится нелегко,
Мерри. Большинство умирают еще до того, как они могли бы обрести вашу
пресловутую магию. А другие часто кончают тем, что торгу ют телом в поисках
зашиты. Среди нас много тех, кто жаждет заполучить сидхе в постель.
Он говорил о проституции, неслыханной вещи среди фей-ри, по
крайней мере в самой волшебной стране. За ее границами... Ну, изгнанникам
приходится добывать средства к жизни, и кое-кто добывал их и так. Но даже в
таких случаях это скорее был способ получать деньги за собственное
удовольствие. Мы весьма темпераментны, как правило, и для многих из нас секс –
всегда секс. Это просто факт, никаких моральных оценок. Но у гоблинов даже
слова для проституции не было. Более чуждую для их общества концепцию трудно
выдумать.
– Но у гоблинов все сплошь и рядом занимаются сексом!
Разве гоблины не считают, что большой разницы между партнерами нет?
Кураг пожал плечами.
– Все гоблины – ненасытные любовники, Мерри. Но у нас
есть пристрастие к нежному мясцу, и оно довело кое-кого до положения шлюх. Тех,
кто не может защититься сам и не может предложить ничего другого. Кто не
владеет ремеслом, не умеет торговать, ничего не умеет. Они умеют только одно,
вот мы и позволяем им продавать это свое умение за то, в чем они нуждаются.
Курага все это, очевидно, не очень радовало. Это будто
оскорбляло его, опровергало его представления о том, как должен быть устроен
мир.
– Мы бы таких слабаков поубивали, наверное, но раз уж
они нашли себе местечко под крылом у тех, кто может их защитить, нам приходится
их терпеть.
– Вряд ли среди вас таких много, – предположила я.
– Не много. Но почти у всех есть в жилах кровь
сидхе. – Кураг взглянул в сторону от зеркала. – Хотя не все полусидхе
– слабаки.
Он махнул рукой, и в поле зрения ступили двое мужчин. С
первого взгляда я приняла бы их за сидхе, благих сидхе. Оба были стройные и
высокие, с длинными светлыми волосами и красивые как раз той красотой, что
присуща сидхе: с роскошными полногубыми ртами и линиями скул, напомнившими мне
Холода. Кожа у них была того нежно-золотистого цвета, о котором при Благом
Дворе говорят "поцелованный солнцем". Такой цвет – редкость среди
благих, а при нашем дворе не встречается вовсе. Но взглянув еще раз, я отметила
глаза – слишком большие для их лиц, продолговатые, как у Китто, и лишенные
белков. Темный кружок зрачка терялся в зеленом море у одного и в алом – у
второго. Зеленый цвет вызывал в памяти летнюю траву, а красный – ягоды
остролиста глубокой зимой. Они оба были еще и массивней, чем сидхе, словно
упражнялись в поднятии тяжестей, а может, это гены гоблинов позволили им
нарастить побольше мускулов.
– Это – Падуб, а это – Ясень. Двойня, которую какая-то
женщина из благих подкинула к нашим дверям в последнюю большую войну. Этих
двоих у нас боятся.
Такое представление из уст царя было высшей оценкой доблести
гоблинов – и в чем-то, похоже, предупреждением для нас.
Красноглазый угрюмо уставился на нас. Зеленоглазый казался
много нейтральней: он как будто никак не мог решить, ненавидеть нас или нет.
Его брат выбор давно сделал.
– Привет вам, Падуб и Ясень, первые из воинов
Курага, – сказала я.
Ответил только зеленоглазый:
– Привет тебе, Мередит, принцесса сидхе, обладательница
руки плоти. Я – Ясень. – Голос у него был спокойным и приятным. Он коротко
поклонился мне.
Брат повернулся к нему: казалось, он готов его ударить.
– Не кланяйся ей! Она для нас – никто. Не королева и не
принцесса, никто!
Кураг вылетел из кресла и набросился на Падуба едва ли не
прежде, чем тот успел среагировать. Падуб потянулся за поясным ножом, но
промедлил. Если б он достал нож, Кураг мог счесть это смертельным оскорблением,
и драка кончилась бы смертью. Стоило ему достать нож, и все зависело бы от
царя. Я видела миг колебания на лице Падуба, а потом мелькнул кулак Курага, и
младший гоблин оказался на полу у кресла. Кровь заблестела на золотистой коже,
будто причудливое украшение из алых камней. Кровь почти того же цвета, что его
глаза.
– Я здесь царь, Падуб, и пока ты не дорастешь до того,
чтобы доказать обратное, мое слово для тебя – закон!
Падуб рукавом стер кровь с подбородка и сказал, не
поднимаясь с пола:
– Мы не шлюхи. Мы ничего не сделали такого, чтобы ты
мог послать нас в ее постель, в чью угодно постель. Мы не торгуем телом за
защиту. – Он закашлялся и сплюнул кровью на пол. Гоблины такую трату
телесных жидкостей воспринимали как оскорбление. Кровь следовало проглотить. –
Мы доказали, что мы – гоблины, а не сидхе, а ты продаешь нас этой бледной
немочи! Мы такого не заслужили!
Кураг медленно шагнул вперед, словно каждый его мускул
сопротивлялся этому движению. Он жаждал порвать Падуба на клочки, это было
написано у него на лице. Мы видели, как он пытается обуздать свой гнев.
