Ясень сделал какое-то движение. Я не успела уловить какое,
но оно привлекло мое внимание. Ножа он не тронул, но что-то все же сделал.
Дойл вмешался в сцену:
– Кураг, все это будет непросто даже с добровольцами. А
уж так...
Кураг повернулся к нам.
– Они слишком молоды, Дойл. Они не помнят, какими мы
были. Если бы Падуб понял, чем мы были и чем можем стать снова, он бы к вам
помчался со всех ног.
– Большая часть ваших полукровок родилась в последнюю
войну?
Кураг кивнул:
– Те, что были старше, в основном мертвы.
Полукровки-сидхе долго у нас не заживались, пока мы не стали делать их шлюхами.
– Мы никогда не были шлюхами! – воскликнул Падуб.
Ясень за плечом Курага едва ли не улыбался, но руку держал
за спиной. Крида спряталась за троном, и я заметила блеск клинка в ее
многочисленных руках – но не в тех, что были со стороны Ясеня. Вытащил ли он
нож? Что бы он ни сделал, Криде это не нравилось. Мне – тоже, если честно.
– Довольно, Кураг, – сказала я. – Я никому не
собираюсь навязываться. Если Падуб не хочет стать сидхе, так тому и быть.
– Ноя хочу стать сидхе, – произнес Ясень
непринужденно, голос вполне подходил к легкой улыбке, которая, впрочем, никак
не затрагивала глаз. Этот Ясень был прирожденным политиком. Улыбка стала шире,
но при этом погрустнела. – Мы с братом никогда прежде не расходились во
мнениях. Но я сидхе стану, и Падуб тоже.
Крида подобралась к нему почти настолько, чтобы увидеть, что
он прятал за спиной. Ясень переместил руку вперед. Я видела, как застыла Крида.
Я чувствовала, как напряглись Дойл и Рис рядом со мной. Рука Ясеня оказалась
пуста, но я поспорила бы на что угодно, что миг назад в ней что-то было.
Слегка неверным голосом я выговорила:
– Так приди и стань сидхе, Ясень. Зачем тащить за собой
брата, если он не хочет?
– Потому что я хочу, – ответил Ясень, и приятное
выражение лица вдруг сменилось высокомерием, которое можно увидеть только у
сидхе. О да, Ясень был одним из нас. Он жил среди гоблинов, но он был наш.
Падуб поднялся на ноги, встав так, чтобы между ним и Курагом
оставалось большое деревянное кресло. К нам он стоял спиной, и лица его я не
видела, зато слышала голос, пропитанный чем-то похожим на страх, а может,
каким-то другим сильным чувством, которому я не могла подобрать названия.
– Брат, не поступай с нами так. Нам не нужны сияющие.
Мы – гоблины, и лучше ничего не придумать.
Ясень покачал головой:
– Мы вместе прошли через все, Падуб, и дальше тоже
пойдем вместе. Я слышал рассказы наших сказителей. Я понял, какими мы были
прежде, и мы с тобой вернем гоблинам славу прежних дней. – Он пошел к
брату, пройдя мимо Криды, будто ее и не было. Крида рассерженно зашипела на
Ясеня, ее клинок блеснул серебром, но она убрала его в ножны, тут же затерявшиеся
где-то в пучках ее рук.
Ясень подошел к Падубу и положил руку ему на плечо.
– Я всегда буду держать твою сторону, даже в твоем
гневе на царя, но не обрекай нас на гибель, когда мы стоим на пороге такой
славы, какую гоблины не видали больше двух тысяч лет.
Из этой речи следовало, что он не позволит Курагу убить
Падуба; что царю, если он решит покончить с Падубом, следует ждать удара с двух
сторон.
Падуб резко ткнул рукой в нашу сторону, взгляд его буквально
сочился ненавистью.
– Они бросили нас подыхать. Как ты сможешь делить с
ними постель?
Ясень схватил брата за руку, пальцы вонзились в плоть так
глубоко, что это было заметно даже на расстоянии. Он слегка встряхнул Падуба.
– Эти сидхе ничего нам не сделали. Ни один из них нам
не мать и не отец.
– Откуда ты знаешь?
– Посмотри на них, Падуб, посмотри глазами, не
ослепленными ненавистью! – Он и правда развернул брата к нам; на лице
Падуба запечатлелась такая смесь боли и ярости, что смотреть на него было
трудно. – Ни у кого из них нет золотых волос и кожи. Они – неблагие сидхе,
они нам ничего плохого не сделали.
Казалось, Падуб готов был разрыдаться. Никогда не думала,
что могу увидеть плачущего гоблина. То есть Китто я плачущим видела, но это был
Китто. Я уже не воспринимала его как гоблина, он был сам по себе, такой как
есть. А Падуб, как бы ни был похож на сидхе, для меня оставался гоблином.
Генетически он был наполовину сидхе, но по воспитанию и образу мыслей –
гоблином. И пока он не убедит меня в обратном, я буду относиться к нему как к
гоблину.
– Я не верю, что этот гоблин может сиять, как
сидхе, – зло и упрямо заявил Падуб.
– Заставь Китто сиять, Мерри, – сказал
Кураг. – Ему нужно доказательство.
– Если ты дашь гарантию, что Китто не станет добычей
любого гоблина, кому захочется отведать плоти сидхе, я добьюсь, что он засияет.
Без такой гарантии его страх пересилит все.
Китто опять вздрогнул. Он чуть повернул голову, чтобы краем
глаза видеть зеркало, но льнул ко мне, как устрица к береговым камням, словно
боялся, что прилив оторвет его и унесет в море.
– Нет, – крикнул Падуб, вырываясь из сдерживающих
рук брата. – Нет, если дать ему такие гарантии, то все шлюхи потребуют
того же! – Он мотнул головой, разметав в стороны светлые волосы.
– Увы, я согласен с Падубом, Мерри. Разрешишь одному, и
пойдет лавина.
Я нахмурилась, задумавшись, потом спросила:
– Я его любовница. Это делает меня его покровителем?
Кураг, похоже, растерял все слова. Ясень качнул головой:
– Она не понимает, о чем речь.
Кураг посмотрел на Дойла.
– Мрак, принцесса – сидхе, конечно, но она – не ты и
даже не белый рыцарь. Она не так сильна, чтобы драться с каждым гоблином,
который захочет полакомиться Китто.
– Она сказала, – зыркнул на нас Падуб. – Она
– его покровительница, пусть так и будет.
– Да! – мяукнула Крида. – Я хочу драться с
ней первой, когда она придет к нам. Китто будет мой, а если мне для этого
придется порезать ее белую плоть, так тем лучше!
Я поняла свою ошибку, но как исправить ее – не знала.
– Мы не поведем принцессу в ваш холм, если там ей
придется ночь напролет драться на дуэлях, – сказал Дойл. – Что за
телохранители мы были бы, допусти мы такое?
– Падуб прав. Если я избавлю Китто от преследований, то
другие такие же пожелают того же. У нас порядки более демократические, чем у
сидхе, и голос моего народа для меня значит больше, чем для любого вашего
монарха. – Кураг пожал массивными плечами. – Наши порядки хороши для
нас, но Мерри – не гоблин. Ночь дуэлей она не выдержит.
– Неужто сидхе такие хрупкие? – съязвил Падуб.
